Все это он запивал стаканом белого смолистого кипрского вина, которое в теплое время года разбавлял водой, а в холода смешивал со стаканом чистого красного вина. Феофано же всему предпочитала дичь, сдобренную острыми восточными пряностями и черным перцем.
Несмотря на враждебность, с которой Феофано встретила его после возвращения с берегов Дуная, Никифор был терпелив и всячески выражал жене свою любовь и преданность в надежде найти у нее сочувствие и утешение в минуты горького одиночества. Но Феофано, захваченная собственными планами и желаниями, не снисходила к его заботам. Ни разу, с тех пор как они вместе с Никифором взошли на трон, она не выказала по отношению к нему ни любви, ни сочувствия. Присутствие Никифора, такого мрачного от свалившихся на него бед, вызывало у Феофано лишь скуку и раздражение, которые она даже не пыталась скрыть. Казалось, переживания Никифора лишь подогревают ее ненависть и коварство.
Узнав из записки монаха о готовящемся на него покушении, Никифор решил поговорить с Феофано.
— Не сомневаюсь, что над тобой подшутили, — сказала императрица, — а ты попался на удочку и поставил себя в смешное положение со всеми этими дурацкими обысками во Дворце. Кому нужно лишать жизни безмозглое чучело, чья корона — одна лишь видимость, убивать человека, утратившего всякую власть?
Унижая Никифора, Феофано хотела отвлечь его внимание от тревожных известий, наверняка уже полученных им от осведомителей.
— Часть населения действительно настроена по отношению ко мне недоброжелательно, и при дворе полагают, будто это подтачивает мою власть. Но не все так уж плохо.
Феофано рассеянно слушала его, продолжая управляться с куропаткой, фаршированной оливками и сельдереем.
— Больше всего, однако, меня огорчает, что и ты относишься ко мне враждебно. У тебя такой странный, трудный характер, и это меня тяготит больше всего.
Феофано махнула рукой, словно хотела отогнать от себя заботы Никифора и вернуться к фактам.
— Тебе не удастся растрогать меня своим нытьем, — сказала она. — Это из-за тебя меня осыпали оскорблениями и градом камней на трибуне ипподрома, это из-за тебя я боюсь теперь высунуться за пределы Дворца. Я тоже жертва твоего помешательства на войне и вынуждена теперь есть из бронзовой, пусть и позолоченной посуды, в то время как варвары жиреют за счет нашего золота. Ты не настоящий император, хоть и сидишь на троне и показываешь всем, как бьют хвостами твои дурацкие львы. Ты был и остаешься солдафоном, да еще и помешанным на религии. Можно ли придумать худшее сочетание!
— Господь Бог и меч. По-моему, сочетание довольно удачное и к тому же устрашающее.
Ловким и неожиданным движением Никифор схватил меч, висевший на стене у алтарика, и единым взмахом рассек на две половины оконную драпировку.
Феофано в ужасе молча смотрела на него. Но быстро оправившись от испуга, сказала совершенно спокойно:
— Придется звать мастеров, чтобы починили ткань.
33
В ту февральскую ночь над Босфором шел снег. Густые хлопья медленно ложились на воду и таяли в ней. Одинокая лодка, вихляя от каждого взмаха весел, приближалась в темноте к порту Буколеон. Четверо сидевших в лодке мужчин уверенно гребли к молу, и каждое их движение, каждый жест были беззвучны, точны и согласованны. Среди гребцов сидел и Цимисхий — в таком же, как у остальных, простом грубошерстном плаще. Наконец лодка пристала к пустынному молу под стенами Дворца Дафни. Едва Цимисхий, выпрыгнувший из лодки первым, ступил на землю, с одной из верхних террас Дворца вдоль стены спустилась веревочная лестница. Двое гребцов придержали ее нижний конец, а третий и Цимисхий стали подниматься по ней, и вскоре их фигуры поглотила темнота.
Никифор в своей спальне уже прилег на разостланную на полу шкуру дикого осла. |