Я хотел Изабел, но она была слишком невероятным желанием.

Стар очень осторожно потрогала мои волосы.

— Возможно ему нужно в больницу, Джер.

Я закрыл глаза. Я бы скорее умер на этой столешнице.

— Ему нужно побыть в тишине, — сказал Джереми. — У нас был плохой день.

Они ушли от меня в другую комнату, и я слышал бормотание их голосов. В моей голове их голоса были как этот дом — обжитые, скромные и знакомые. Я слышал, что они много употребляли «он» и понял, что речь шла обо мне, но мне было плевать. Люди всегда говорили обо мне.

— Мне нужно в туалет, — сказал я Джереми, и они оба указали за угол.

В ванной я закрыл дверь, включил свет и вентилятор, облокотился о раковину и принялся раскачиваться туда-назад. Там не было зеркала, так что я продолжал видеть перед собой лица Энджи и Виктора и вспоминать все наши с Виктором разговоры о наркотиках, волках или суициде. Я вынул иголку из кармана штанов, распечатал покрутил ее под раковиной и воткнул кончик себе под кожу.

Я отсутствовал пять минут. Этого было недостаточно, чтобы успеть сделать что-то, разве что немного избавиться от дрожи и, возможно, слегка исцелить вмятину на моей голове. Я ничего не сломал, дверь все еще была закрыта, а Джереми не стучался по другую сторону, так что я, должно быть, не шумел.

Я оделся и смыл воду в унитазе, как будто воспользовался им, а затем вымыл руки.

Я почувствовал себя лучше. Или по-другому. Временный сброс настроек.

Снаружи Джереми задумчиво стоял на кухне. Он вздохнул, когда я вошел, а затем сказал:

— Она собирается принести Неоспорин^[40] и корейские барбекю. Ты же все еще не вегетарианец, правильно? Да, не думаю.

Он дал мне стакан воды и пачку замороженного гороха, завернутую в чистое кухонное полотенце, чтобы приложить к голове, и мы прошлись по его дому, рассматривая отсутствие мебели и материальных благ, множество бамбуковых ковриков и комнатных растений. Скорее всего, он был бы невыносимым, если бы не очень удобный с виду диван, оранжевый бюст Бетховена и все эти старые деревянные колонки, которые он принес с собой в самом первом эпизоде.

— Мне здесь нравится, — сказал я ему, потому что то, как он разулся и гордо ходил по дому босиком натолкнуло меня на мысль, что ему понравится, если я это скажу.

— Мне тоже, — произнес он.

— Ты встречаешься со Стар, — сказал я.

— Да.

— Она стала горячей штучкой. Как долго это уже длится?

— Два года.

— Вау.

— Тебя долго не было, Коул.

Я бросил пакет бобовых в раковину и мы вернулись на улицу ждать Стар. Пока мы стояли у решетки, поросшей розами, он объяснил, что купил этот дом на последний гонорар от Наркотики, а сейчас он отдает деньги Стар, чтобы та оплачивала счета и разбиралась с налогами, и подрабатывает на концертах, когда она говорит, что им нужно больше денег, чтобы оставаться на уровне.

— Она забирает все твои деньги? — спросил я. Над моей головой кружила колибри.

Он посмотрел на меня.

— Я отдаю их ей.

В сущности, вот, что происходило: я пропал на почти два года, а когда вернулся, Джереми вырос, обзавелся домом и стал счастливым — нет, он всегда был счастливым, сейчас он просто был счастлив с кем-то — а я вместо этого вернулся и стал тем, кем всегда был.

Мое лицо или, может, сердце дрогнуло. Я так устал от одиночества, но я всегда был одинок, даже если рядом были люди. И я устал от толпы, но я всегда был в ее окружении, даже наедине с собой. Всегда только и разговоров о том, как все хотят быть чертовски особенными.