Это по-прежнему чувствовалось ужасно. Ощущения были, как в ту первую ночь, когда Изабел сказала мне, чтоб я сдох, и когда я осознал, что отчаянно хотел стать волком и не мог больше ничего. Нет, не хотел больше ничего.

Я сказал себе, что почувствую себя прекрасно позже. Благородно.

Тогда Джереми сказал, медленно, безмятежно и по-южному:

— Прости, Чед, но, думаю, я собираюсь уйти с Коулом. Я вернусь, если ты попросишь, но мне нужно много подумать над тем эмоциональным манипулированием, что ты использовал в разговоре сегодня. Ты знаешь, что это не то, как я люблю работать. Дай мне секунду, Коул. Мне нужно забрать свои сандалии.

Он выбрал меня. Я не просил, а он все равно выбрал меня.

Это чувство было чуть хуже, чем дерьмовое. На самом деле, разница между двумя эмоциями была такой, что стало трудно двигаться. Внезапный переход из дерьма в радость.

— Ты ублюдок, — сказал Чед. Было неясно, он имел в виду меня или Джереми. Он уточнил: — Ты парень баз таланта из группы-подражателя.

Я отсалютовал ему двумя пальцами.

Джереми присоединился ко мне со своим чехлом для баса. Мы провели длительный процесс рукопожатий, который помог мне облегчить мою огромную болезненную радость. Я небрежно задел ногой шланг в саду и скрюченный разбрызгиватель. Искусственный дождь полился в гараж. Теперь зашумели гитарист с барабанщиком.

Чед знал много ругательств.

Мы с Джереми повернулись и направились к Сатурну, где ждала Лейла. Ти заснял все. Я представил себе великолепный кадр на фоне насквозь промокших музыкантов, как взрыв машины в боевике.

— Ты был почти справедливым, — сказал Джереми. И с уверенностью добавил, — Они мне перезвонят.

Барабанная палочка пролетела мимо моей головы. Она ударилась о бетон, приземлившись.

Джереми наклонился поднять ее.

— Но ты — точно нет.

После того, как мы закончили с эпизодом и до того, как Изабел освободилась с работы, мы с Джереми тусили в его старом потрепанном грузовике, припаркованном посреди огромного пляжа. Только мы двое. Я отправил Лейлу обратно вместе с Сатурном, потому что не хотел видеть никого из них когда-либо снова.

Было слышно шум дороги, чей-то бумбокс, прибой и звуки удара рук о мяч в волейболе. Я лежал в кузове грузовика на сухом, скомканном брезенте, а Джереми сидел на колесе, наблюдая за мной и океаном. Солнце над головой прожигало новые трещины на полосах трассы. Я все еще был взвинчен после выступления, так что пиво бы не помешало. Джереми предложил мне холодный чай без сахара.

— Я не хочу твое ведьмино варево, — сказал я ему, но все равно взял это и поставил банку возле своей головы. В течение нескольких долгих общительных минут мы ничего не сделали вместе. Джереми запрокинул голову назад и рассматривал небо, напоминая сморщенного австралийского паренька в полдень. Я закрыл глаза и позволил жаре опалить мои веки. Тут, с Джереми, было бы легко притвориться, будто последних трех лет моей жизни не было, и я мог начать сначала безо всех своих грехов. Только тогда я бы не встретил Изабел и не оказался в Калифорнии. Я задумался, был ли какой-то более прямой путь к этому. Может, я следовал ему, но все разрушил. Может, если бы я оставался на прямой и узкой дорожке, то встретил бы Изабел на концерте.

Нет, потому что она не любит концерты, и я тоже.

Я подумал о тех полуголых девушках в своей квартире и о том, что они никогда не будут Изабел, а она — ими.

Я не мог удержать свои глаза закрытыми, потому что мой мозг соображал все быстрее и быстрее, вместо того, чтобы замедляться. Я открыл их и сказал:

— Все девушки сейчас выглядят старыми. Когда это началось? Все, что я вижу, когда смотрю на них, это то, как они будут выглядеть в сорок.