Фэрли протиснулся ближе к кровати, где лежала Сьюзен, на его лице, застывшем от безысходного горя, проявился слабый интерес.

– Ребенок? – спросил он надтреснутым голосом.

Бонни осторожно показала ему внука и быстро завернула в плед. Нельзя было оставлять бедное маленькое создание на сквозняке.

– Очень мал, – сказал Фэрли.

Джиноа выпрямилась, красивое платье было в пятнах, волосы растрепаны, но ее врожденного благородства нельзя было не заметить.

– Мистер Фэрли, есть надежда, что ваш внук выживет, если ему обеспечит хороший уход. Сьюзен тоже нужно тепло и хорошее питание, чтобы поправиться. Я хочу взять их к себе и обеспечить всем необходимым.

– К вам в дом, мэм? – с недоверием спросил мистер Фэрли. – Почему вы хотите это сделать?

Джиноа бросила взгляд на Элая и решительно ответила:

– Я Мак Катчен, а значит, несу ответственность за происшедшую трагедию.

Элай повернулся и вышел из дома, Бонни последовала за ним, все еще держа на руках ребенка Фэрли. Она едва поспевала за Элаем, он шел быстрыми широкими шагами, направляясь к реке по склону, покрытому вытоптанной травой.

– Элай! – запыхавшись, крикнула она. Он остановился, и даже при слабом свете она заметила, как напряглись его плечи, но к Бонни он не повернулся.

От влаги и грязи у Бонни промокли и замерзли ноги, но сейчас она почти не замечала этого.

– Элай, то, что произошло сегодня, ужасно, но это не твоя вина.

Широкие плечи чуть расслабились, но Элай все еще стоял спиной к ней.

– Река поднимается, – сказал он после долгого молчания.

Бонни всей душой разделяла его боль.

– Элай Мак Катчен, повернись и взгляни на меня! – попросила она.

Медленно и с усилием, как человек убитый горем, Элай повернулся. В наступающей темноте Бонни заметила странный блеск в его золотисто-карих глазах.

– О Боже, Бонни, – выдохнул он, проведя рукой по растрепанным волосам. – Как я мог этого не замечать? Как мог не замечать этого мой дед?

Бонни поняла, что он говорит о страшных условиях на заводе и в Лоскутном городке, где приходилось жить стольким рабочим.

– Прошлое нельзя изменить, Элай, – мягко сказала она, – поэтому бессмысленно страдать из-за этого.

– Бонни! – послышался голос Джиноа, – лучше не держать ребенка на ночном воздухе!

Закусив губу, Бонни пошла обратно, хлюпая по грязи своими промокшими туфлями.

Подойдя к экипажу, возле которого стояла Джиноа, Бонни отдала ребенка золовке. Сьюзен и мистер Фэрли уже сидели в экипаже.

– Как великодушно с твоей стороны позаботиться о Сьюзен, Джиноа, – сказала Бонни.

Джиноа с отчаянием оглядела Лоскутный городок.

– Я хотела бы помочь им всем, – ответила она, садясь в экипаж.

Бонни мучительно ощущала присутствие Элая, даже не оглядываясь, она знала, что он стоит позади нее, чуть справа.

– Тебе надо пойти домой, – сказала она, прерывая невыносимое молчание.

– Я переживу это, – отозвался Элай низким измученным голосом. – Ты что, не идешь сегодня в «Медный Ястреб»?

В окнах за промасленной бумагой, заменяющей в этих лачугах стекла, замерцали лампы, обычно даже здесь перед наступлением темноты слышался смех детворы, играющей на улице в ожидании ужина. Но в этот вечер повсюду царила гнетущая тишина, доносились лишь шипение кастрюль на плитах, да гул ревущей реки. Ощущая одиночество и пустоту, Бонни вздохнула и пошла прочь, не в силах больше говорить с Элаем.