Элай потянулся за столовым ножом, и Бонни замерла. Но он только поиграл им.

– После вчерашней ночи, – угрожающе начал Элай, не глядя ни на Вебба, ни на Бонни, – нет никаких сомнений в характере ваших отношений.

Бонни вспыхнула. Решение выйти замуж за Вебба далось ей не легко: они говорили об этом всю ночь. Но она не ожидала, что почувствует стыд. Страх – да. Ужас – да. Но не стыд.

– Элай…

В его золотисто-карих глазах таились угроза и глубокая боль. Бонни следовало покончить с этой ложью раз и навсегда, – пока Вебб не лишил ее этой возможности.

– По причинам, известным только нам, мы с Бонни думали, что пока лучше держать наши отношения в тайне. Дело в том, что фактически мы уже давно стали мужем и женой.

Только Бонни знала, что кроется за сдержанностью Элая. Он был уничтожен.

– Как давно? – спросил он.

– Два года, – добродушно ответил Вебб.

Бонни не сказала бы ничего, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

– Два года, – повторил Элай, и, спустя мгновение, их глаза встретились. Она знала, о чем он думает. Он вспоминал ночь, когда купал Бонни, а потом занимался с нею любовью. Он не забыл о ее страсти.

Если бы не пятидесятидолларовая банкнота, Бонни закричала бы, что Вебб лжет.

Стул Элая заскрипел, когда он поднялся. Вебб гоже встал.

– Два года, – рассеянно проговорил Элай, но когда он посмотрел на Вебба, казалось, сверкнула молния.

– Бедный обманутый болван, – тихо сказал он, повернулся и вышел. Бонни закрыла лицо руками. Она чувствовала себя на грани обморока.

– Другого пути не было, – мягко сказал Вебб.

Бонни не сразу решилась заговорить:

– Уходи, Вебб, сейчас же уходи.

– По крайней мере, позволь мне проводить тебя…

– Ты уже достаточно натворил! Мы оба достаточно натворили! Уходи, я сама доберусь до магазина.

Вебб нехотя ушел, спустя несколько минут Бонни встала и, словно в забытьи, миновала зал, маленький холл и вышла на улицу. Она то ли поднялась, то ли вползла, этого Бонни не помнила, по лестнице, добралась до спальни и рухнула на кровать.

– Чушь, – быстро сказала Джиноа, отрываясь от приглашений, которые писала за столом в задней зале. – Если бы Бонни и Вебб поженились, я бы знала об этом. Весь город судачил бы об этом.

Почему-то Элай был удивительно спокоен.

– Какой смысл так обманывать? – спросил он, облокотившись на каминную решетку и видя в зеркале над ней не себя, а Бонни, ее лицо, возбужденное от любовных ласк.

Его поразил ответ Джиноа.

– Ты заставил их лгать, Элай, в этом есть и моя вина.

– Что? – взвился Элай.

– Ты собираешься забрать Розмари, – напомнила ему сестра, – Бонни должна была сделать все, чтобы предотвратить это.

– Ты сказала ей?

– Конечно, ведь Бонни – моя ближайшая подруга.

– А я твой брат!

Джиноа закрыла глаза, но когда открыла их, они горели.

– Да, Элай, ты мой брат, и я очень тебя люблю. Но то, что ты хотел сделать, такая жестокость, что я должна была предупредить Бонни.

– Жестокость? Да подумала ли ты, что я должен защитить свою дочь?

– Тебе незачем защищать Розмари, будь честен хотя бы с собой. Ты хотел причинить боль Бонни из-за Кайли, из-за того, что она не стала ждать, пока ты вернешься с Кубы.

Элай опустил голову.