Ругаясь под нос, Шон пролез в нее, получив лишь несколько царапин, и перелез через край. Приземлившись на корточки, он бросился на землю и затаился, осматривая порезы, чтобы потом прогнать из головы боль. Знать врага в лицо — почти выиграть сражение.

Прислушавшись, Шон привстал и огляделся, ожидая. Все было тихо, лишь ветерок шелестел в ветвях деревьев.

Немного передохнув, Шон стал осторожно пробираться вперед, не зная, не наткнется ли на какие-нибудь еще меры безопасности, о которых не догадывался. Он прошел через густые деревья на краю участка. За ним начинался широкий газон и цветники, вплотную примыкающие к дому. Раздвинув листья папоротника, он вгляделся в дом. Половина его была загорожена пышной растительностью, но он видел, что вокруг нет никого, даже садовника. И, судя по состоянию участка, его нет уже давно. Высокая трава местами пожелтела. Вокруг него валялись переспелые плоды, листья и ветки, их никто не убирал.

Шон вышел из своего укрытия и осторожно направился к дому, стараясь не шуметь и опасливо поглядывая на окна.

Он уже достиг последней большой клумбы, а Лизабет все еще не показывалась; не было и никого из прислуги. Чем ближе он подходил к дому, тем сильней охватывало его отчаяние. Покосившись на верхнюю часть дома, на третий этаж, где находилась спальня Сасс, Шон увидел, что с водосточных труб осыпается краска, что потрескалась черепица на крыше. Испытывая щемящую грусть, он обратил внимание на то, что занавеси в спальне Сасс плотно задернуты и не пускают внутрь яркое солнце.

Это окно всегда притягивало, завораживало Шона, когда он выходил из парка на дорожку, ведущую от дома к бассейну. И тут Шон неожиданно едва не наткнулся на одинокую фигурку. А когда опомнился, его сердце застыло. Никогда, даже в самых безумных фантазиях, он не мог бы себе такое представить. Матерь Божия, только не это.

— Сасс?

Он прошептал ее имя, не рассчитывая получить ответ. Перед ним была тень, призрак. Это была безутешная душа, чудом убежавшая из чистилища. У Шона перехватило дыхание, засосало под ложечкой. Боже! На губах застыл готовый сорваться крик, на глаза навернулись слезы.

Такую боль он уже испытывал в своей жизни, ее причиняли ему отец, жена, он сам. Боль так ему знакома, но это! Зрелище казалось просто непереносимым. Едва себя помня, он шагнул вперед, остановился, снова сделал шаг, уже не думая о том, что его могут заметить из дома.

— Сасс, девочка моя, — нежно произнес он, повторял это вновь и вновь, скорее желая убедить себя, чем надеясь на ответ. Она не шевелилась и даже не посмотрела в его сторону. Если бы она только взглянула, он, пожалуй, одолел бы ужас, сжавший его сердце.

Бормоча ласковую чепуху, он подошел к женщине, неподвижно сидящей в инвалидном кресле. Он едва ее узнавал. Исчезли великолепные волосы, которые он так любил. Лицо стало худым и бледным, бесследно пропали персик и сливки, кожа сделалась восковой. А эти глаза, не желавшие смотреть в его сторону, глаза, что когда-то сияли ему, согревали, возвращали его к жизни своей верой в его талант, они казались совсем мертвыми под длинными ресницами. Худые как у скелета руки лежали на коленях, прикрытых одеялом небесного цвета, такого пронзительного, что он лишь подчеркивал хрупкость и невесомость этой женщины.

И Шон направился к этому безмолвному существу, двигаясь осторожно, словно от резкого движения или внезапного шума она могла рассыпаться на тысячу кусочков. А подойдя ближе, Шон протянул руку и увидел, что она дрожит.

С неимоверным усилием Шон одолел эти последние шаги. Подойдя к Сасс, он положил руку ей на голову и провел по кудрявым волосам, ощущая их нежность. Шон медленно присел на корточки. Другая его рука осторожно накрыла ее длинные, холодные пальцы, согревая их своим теплом.