-  И как подвижники науки, едва не пожертвовали для этого жизнью, - слабо усмехнулся я.

    -  Стоило! Стоило, брат! Наука требует жертв! Не правда ли? - и он снова удовлетворенно потер руки.

    -  Но кто сообщил бы об этом открытии людям? - напомнил я ему.

    -  Ах, да… ты прав.

    Самойлов вдруг сделался серьезным.

    Лишь теперь я отчетливо вспомнил все, что видел, теряя сознание, и сильно встревожился за академика.

    -  Вы очень бледны. Вам плохо? - спросил я.

    -  Пустяки! А как ты себя чувствуешь?

    Я попытался встать и не смог. Это была скорее не мышечная слабость, а безотчетная апатия, неумение сосредоточить волевое усилие на механическом движении мышц. Я сказал об этом Самойлову. Он кивнул головой: - Этого следовало ожидать. Нервная ткань наиболее восприимчива к малейшим изменениям. Распад ничтожной доли ее - и вот…

    Он замолчал, присел в кресло и потер ладонью лицо.

    -  А вы?.. Как же вы? - снова спросил я.

    -  Очевидно, у меня больше нервной массы, устойчивее мозг. Да ты не расстраивайся, - ободряюще улыбнулся академик. - Вероятно, твой организм быстрее подвергается внешним изменениям, но он так же быстро сможет восстановиться, а вот мой старый организм трудно вывести из строя, но зато и восстановить нелегко.

    -  Вам нужно прилечь, - потребовал я.

    -  Я еще могу продержаться, - возразил он тоном, не допускающим возражений. - Поправляйся скорее. - И нетвердой походкой тяжело прошел в Централь управления.

    После ухода Самойлова я попытался подняться.

    Но это было нелегко. Я сосредоточил свое внимание на том, что мне необходимо опустить на пол правую ногу, затем левую. Чтобы опустить на пол обе ноги, потребовалось нечеловеческое усилие. Прошло немало времени, пока я смог сесть. Наконец, собрав последние силы, я поднялся и, цепляясь за стены, двинулся за Самойловым.

    В штурманской рубке все было по-прежнему.

    Успокоительно мерцал овал искателя. Стрелка указателя скорости стояла левее красной черты. Акцелерограф показывал отрицательное ускорение, то есть замедление движения. Наш сумасшедший полет был приостановлен аварийным роботом. Повинуясь руке академика, нажавшей кнопку, робот привел в действие тормозную систему. Сейчас «Урания» летела по инерции. Лишь после того, как УЭМК уточнил программу торможения, я заметил, что Самойлов едва держится на ногах.

    -  Давай ляжем в анабиозные ванны, - вяло произнес он. Его усталые глаза лихорадочно блестели сквозь стекла сильных очков. - Пока скорость «Урании» упадет до заданной величины, надо хорошенько отдохнуть.

    ***

    Я с трудом открыл глаза. Слабо мерцал голубой огонек сигнальной лампочки реле. Циферблат показывал, что прошло восемнадцать суток местного времени. Анабиозная жидкость, булькая, уходила в резервуар консервации. Тело сладко ныло, возвращаясь к обычному ритму жизни. Сознание заработало четко и ясно. Я быстро совершил процедуру пробуждения и пошел в рубку. Еле слышно пели силовые ноля квантового преобразователя. Убедившись, что астронавигационные приборы работают нормально, я погрузился в изучение траекторий на экране ориентировки. Ощущение какой-то неправильности в их расположении слегка обеспокоило меня.

    Вдруг за моей спиной неслышно появился Самойлов; он тоже успел пробудиться и был озабочен.

    Вероятно, он также почувствовал что-то неладное.