— У тебя есть сын и дочь. Они будут убиты из-за тебя, — прошипел я, увидев, как ползет к выходу из только что ограбленного дома женщина.

У нее был вспорот живот, но хозяйка еще утром процветающего хозяйства, цеплялась за жизнь. Тщетно. В этом времени с такими травмами не выживают, а я не стану пробовать делать операцию, пусть даже кое-что понимаю в хирургии, приходилось… Тут даже собрав все кишки обратно, не подарить жизнь, кровь нужна, она скончается уже от ее потери.

— Я забрал своих детей. Нынче я не живу у тебя, но знай, что я… — продолжал говорить Астар, но я уже начал действовать.

Используя то, что один из воинов отвлекся на выползающую обречённую на смерть женщину, я перехватил его копье и резко дернул древковое оружие на себя. По инерции воин последовал за своим оружием, но нарвался на мой меч.

— Хех, — я прокрутил меч, еще больше нанизывая на его противника.

Еще один враг попытался ударить меня своим копьем, но я подставил под удар его же товарища.

— Вжух, вжух, — две стрелы пролетели мимо меня.

Одна попала в Астара, в его плечо, вторая прошла мимо. Нужно будет накрутить этих стрелков-мазил, будут у меня тренироваться и днем и ночью за такую стрельбу. Я чуть не пропустил очередной выпад остававшегося пока невредимым врага, успел отвести удар. Делаю два шага назад, выдергиваю нож из-за пояса и метаю его в противника, одновременно пролетает еще одна стрела и она уже попадает как нельзя лучше, в шею Астара. Попадает в живот врага и мой нож. Противник чуть пошатнулся, а я рубанул его мечом, рассекая грудную клетку и лишая жизни этого заблудшего, не лучшего представителя рода человеческого.

Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это мне так не умело помогал и вижу… Нет, не кого-то из воинов, а двоих мужчин, вернее взрослого лучника и, возможно, его сына. Этих беженцев из последней партии я видел, но не успел поинтересоваться, кто такие и что умеют.

— За помощь воздастся, — сказал я и устремился дальше.

Деревня была уже зачищена. Еще слышались крики от боли и горя утрат, стенания, хрипы и стоны от ранений, но враг бежал. Я шел между пожарищ, разрушенных строений и думал о том, что вот такой удар, что нанесли по мне, моим людям, — самый страшный. Можно просто не успеть до холодов построить новые жилища и тогда люди будут замерзать. Я сам стану замерзать, так как и мой дом сгорел.

А ведь стал уже обживаться. У меня уже были матрасы, набитые соломой, я уже укрывался не шкурами, а шерстяными одеялами. Была и утварь, деревянная по большей части, которая наверняка сгорела. Так же и остальные люди. Только-только они поверили, что жизнь налаживается, обрастали барахлом, а тут…

— Все, тысяцкий, деревня чистая, кто смог сменить коней, ушли в погоню, — доложился Ефрем.

— Где Лавр, где остальные? Как позволили этому произойти? — грозно спрашивал я.

— Тебе ответ не понравится, брат-тысяцкий, — отвечал Ефрем.

— А я и баба, как бы ты мне говорил только лепое, да доброе, — вызверился я и был уже готов ударить десятника.

— Лавр и остальные убиты в доме старосты деревни. Скорее всего их туда позвали и убили расслабленных. Потому без командования воины не смогли объединиться и биться сообща, — сказал ратник и опустил голову. — Еще не понять сколько, но многих наших братьев убили. Часть из твоей сотни побежали оборонять храм, его отстояли, часть усадьбу боронили, иные в деревню и на кузню поспешили. Кто где был рядом, туда и отправился.

Я даже не стал спрашивать, откуда все это узнал Ефрем. Вероятно, кто-то из воинов, что оставались на моих земля, успели рассказать.

— Зачищай тут, после ко мне, в усадьбу, там и твой десятник должен быть, — сказал я и направился из деревни.