И когда Михаил Винницкий уже было запрыгнул на подножку вагона, его прошила пуля. Поезд уносил умирающего на руках Эриха короля в другую сторону от Одессы, Сеня Вол перевязывал продырявленную осколком ногу Моти Городенко.
Из красиво очерченного рта Винницкого медленно сочилась красная струйка.
— Моя вина, — выдавил из себя Мишка, давясь собственной кровью, — столько ребят загубил…
— Перестаньте, Миша, — неубедительно протянул Шпицбауэр, — каждый имеет шанс локшануться. Вы же не Бог, Миша, вы только король. Мы ещё вернёмся в Одессу и тогда…
Дрожащей рукой Винницкий протянул Эриху свой золотой талисман, густо вымазанный кровью.
— На память… Хотя фарту не добавил. И помните о слове за Кота. Спойте напоследок…
Когда хор из трёх голосов ещё не прикончил всех слов «Сашки», любимой песни короля Молдаванки, Винницкий был уже мёртв. Сеня Вол и Эрих Шпицбауэр тащили на себе по степи стонущего Мотю и замолчавший до поры пулемет. До их фарта от Одессы было совсем недалеко, когда эту живописную группу усёк красноармейский разъезд. Он поскакал выяснять кто такие и откуда, но так толком ничего и не понял, потому что Эрих прежде, чем начнут задавать дурные вопросы, сходу стал отвечать из «гочкиса». Ему в меру сил помог сразу с двух рук Сеня Вол и даже Мотя Городенко доказал, что его рана прицельной стрельбе не помеха. Через минуту от разъезда остались пара живых лошадей, которые с радостью медленно пошли в степь без тяжести на спинах.
Зато на звуки выстрелов до бойцов с белополяками понеслись сразу несколько эскадронов, экспроприировавших мироедов насчёт пожрать в соседнем селе.
Мотя сходу догнал каких событий будет дальше.
— Эрих, одолжите мне свой ствол, — попросил Мотя, — и садитесь с Волом верхи этих животных, пока они далеко не смылись. А я напоследок сыграю красноперым такой вальс, что они его запомнят на всю оставшуюся жизнь.
— Эрих, уперёд! — чуть ли не радостно поддержал эту идею Вол. — Мене интересно посмотреть, как вы сядете жопой на коня без фаэтона. И по-быстрому.
— Хрен вам на рыло. Вол, я остаюсь вместе здесь.
— Эрих, у мене мало патронов, но сейчас я вас прямо-таки выстрелю, — заявил Вол. — Я пока живой, и вы обязаны слушать моих слов.
— Вол, дуйте отсюда, — заорал Мотя Городенко.
— Мотя, вы же один долго не протянете, а Эрих не уйдёт далеко. С мене кавалерист, как деловой с фраера. Эрих, тяни свой фарт и помни — ты не ляжешь рядом с нами, потому что пока топчет землю Кот. Давай, сынок, делай ноги по-быстрому.
Эрих медленно развернулся и вскарабкался на лошадь.
Мотя Городенко приставил к своей голове шпаер и сказал:
— Вол, если вы не сядите на второго мерина, я буду изображать свою последнюю хохму.
В степи сухо треснул одиночный выстрел. Лошадь понесла Эриха по выгорающей траве, а вторая, пронзительно заржав, грохнулась оземь.
Вол опустил руку с револьвером.
— Вот видите, Мотя, мне же просто не на чем ехать. Вы же не хочите, чтобы я сидел своей пятой точкой на дохлом животном. Мотя, не надо лишних слов. Вы просто готовьтесь до концерту, а я немножко пособираю нам боезапаса от тех, кому он даром не нужен.
— Скажу вам честно, Вол, я никогда не думал, что помру в какой-то дешёвой степи, — признался корешу Мотя, когда Вол по-быстрому собрал немножко разнокалиберной стрельбы и устроил окоп за дохлой лошадью. — А как вы до этого отнесетесь?
— Это всё труха — лопни, но держи фасон, Мотя. Мы помрём, как другие деловые, и никто за нас не вспомнит. |