Как оказалось, в большой редакционной комнате, заваленной кипами старых газет, уже давно бурлила планерка местного значения.

Юные журналистки разместились на всех имевшихся в наличии стульях, а над ними подобно хану Батыю на кургане возвышалась Топ: она сидела по-турецки на своем столе прямо под металлической табличкой «Газета — не только коллективный пропагандист и агитатор, но также и коллективный организатор. В. И. Ленин». (Этот раритет Топ украла десять лет назад в редакции «Вестника пролетария» и с тех пор всюду с собой таскала).

— Ну, что еще у нас в городе происходит? — требовательно выспрашивала она у притихшей публики. Видно было, что с утра ее настроение ни капли не улучшилось. — Никаких бедствий, никаких катастроф?

Под ее пытливым взором журналисты молчали и как-то съеживались.

— Мы не виноваты, что ничего не случилось, — неосторожно подала голос какая-то девчонка с десятком сережек во всех мыслимых и немыслимых местах.

Через секунду она поняла, что зря это сказала. От негодования Топ опасно покачнулась на своем столе.

— Так-таки ничего?! А вон в том доме, — она показала в окно, прорвало канализацию, и весь первый этаж по колено в анализах! И это, по-вашему, не катастрофа?! Если быстро не выдадите мне сенсацию, отправлю всех на помощь сантехникам!

Народ как-то даже испугался.

— Кажется, фестиваль бардовской песни будет в четверг, — пришла на помощь девчонке ее подружка.

— Это не сенсация, а богадельня, — отрезала Топ. — Что еще?

Лехе захотелось приколоться.

— А во дворце нефтехимиков хор выступает, — сообщил он как бы невзначай.

Топ утомленно посмотрела на него.

— Хор-то женский, поди, а, Кобец?

— Да, — как ни в чем не бывало, подтвердил Леха, — хор женщин и ветеранов. Наша Софочка там поет.

— В хоре ветеранов? — изумилась Топ, — Вы что все здесь, надо мной издеваетесь?!

— Ну я хотел помочь… — пожал плечами Леха.

Топ захлопнула свой блокнот.

— Раз нет новостей, идите все к чертовой матери. Все — сычи, видеть вас больше не могу.

Журналистки обиженно завозились, складывая в сумки свои ежедневники.

— А мои стихи? — вдруг возник из угла корректор Ямин. Он систематически обходил все газеты альянса в надежде, что его признают и напечатают. Ему не хотелось быть корректором, он хотел быть как Александр Блок.

— Какие стихи? — не поняла Топ.

— Ну, которые я написал. «В искореженном сознании…»

— А стихи, — зло отозвалась Топ, спрыгивая со стола, — стихи — в задницу! Я тебе уже сто раз говорила, что у нас молодежное издание, а не санаторная стенгазета. Напиши в журнал «Мурзилка», там тебя поймут.

Ямин напряженно сидел и дрожал своими белыми ресницами.

— Женщину тебе надо, вот что, — дружески похлопал его по плечу Леха. Тогда вся искореженность рассосется.

Журналистки одна за другой выскальзывали за дверь, неуверенно произнося «пока». Ямин же продолжал сидеть.

— Если хочешь, я, конечно, запру тебя здесь, — сообщила ему Топ, доставая ключи.

Ямин очнулся.

— До свидания, — сказал он голосом непризнанного гения и, поднявшись, скрылся в коридоре.

Леха с любопытством посмотрел ему в след. Этот человек был недоступен его пониманию.

— Топ, может это он Измайлова убил? — задумчиво произнес Леха, когда они остались одни.