Силуэт принял узнаваемые очертания. Внимательный взгляд Джона различил его среди деревьев, он направлялся вниз по дорожке, ведущей к коттеджу. Когда между ними остался десяток шагов, человек спросил:

– А где твои кимоно и черный пояс?

– Па-ква и Синг-и – искусства, воспитывающие дух, – отвечал Джон. – Внешние атрибуты – форма, пояса, ранги – в этом случае не существенны.

– Ба-гва и Шинг-Ии? – спародировал занимающийся расследованием убийств детектив федерального округа Колумбия Тэйлор Гринэ. Щетина на его щеках казалась более серой, чем густые усы. Его карие глаза были налиты кровью, галстук расслаблен. – Они научили тебя этому дерьму в ЦРУ?

– Я научился этому сам, – ответил Джон.

– А где ты научился врать полиции?

– Я никогда не врал вам.

– Ха! Может, еще скажешь, что рассказал всю правду?

– Уместную правду.

– О! – Гринэ передразнил движение подсмотренного боевого танца. – Подобно твоему дерьмовому бою с тенью, «уместному» в городе, где любой размахивающий руками парень может получить в ответ сталь или свинец?

Детектив окинул взглядом небоскребы, видневшиеся над макушками деревьев, поляну, коттедж Джона.

– Отличное местечко, – сказал он. – Тихое, уютное. И довольно близко.

– У самой границы штата Мэриленд.

– Мы говорим о юрисдикции?

– Вы пришли сюда. И говорите пока в основном тоже вы.

– Так, значит, тебя зовут мистер «уместная правда».

Облачка пара вылетали у говорящих изо рта.

– Я всю ночь на ногах, – сказал Гринэ. – Через час после того, как я послал тебя в госпиталь, в Джорджтауне адвокатша неожиданно вернулась домой и застукала своего мужа в спальне для гостей в объятиях другой. Она пришла в дикую ярость, а в руке у нее был сверхпрочный дипломат. Эта сука забрызгала кровью и мозгами все новые обои, большей частью они принадлежали ее муженьку, который скончался на месте, но досталось и той, другой женщине, которая получила не меньше полдюжины сокрушающих ударов. Устав – даже ее восьмидесятидолларовая прическа была забрызгана кровью, – миссис член коллегии адвокатов позвонила в свой офис узнать, нет ли для нее сообщений. Затем она попросила к телефону их главного специалиста по уголовным делам, который сказал ей, чтобы она сидела и ждала в своей гостиной, а сам немедленно позвонил нам. Поскольку я только что закончил оформление бумаг, связанных с шальной пулей, я включил мигалку и отправился в эти трущобы элиты возбуждать дело против этого образчика правды, правосудия и американского образа жизни. Что касается другой дамы, – сказал Гринэ, – той, которая допустила ошибку, влюбившись в женатого подонка, – я провел шесть часов у ее кровати в госпитале, надеясь, что она не умрет. Но лишь впустую потерял время.

– Очень сожалею.

– Можешь оставить свои сожаления при себе, – сказал Гринэ. – Лучше дай мне кофе.

– Смог заснуть этой ночью? – спросил он Джона, идя к коттеджу.

Джон подобрал свою штормовку, перчатки и шапку.

– Вроде бы да.

– У тебя будет много ночей, подобных этой.

Гринэ посмотрел на черный пластиковый мешок для мусора, валявшийся на веранде.

Запах горячего кофе встретил их в доме. Гринэ положил пальто на кушетку, снял пиджак и аккуратно положил его поверх пальто. Блеснул серебряный значок на поясе. На правом бедре висела кобура девятимиллиметрового «глока».

– У тебя есть сахар? – спросил Гринэ, когда Джон протянул ему дымящуюся кружку и пакет молока.