Кстати, на церемонии введения в должность, всего сутки спустя после самопрополки серпа Хемингуэя и его помощников, Высочайший Клинок Мира Кало опустила бесцеремонное замечание в адрес Ксенократа перед лицом других коллег.

— Такое количество тяжелой ткани доставляет, наверно, массу неудобств, — сказала она, имея в виду его ризу. — Особенно здесь, в конских широтах. — А потом добавила без тени улыбки: — Вам стоило бы избавиться по меньшей мере от части тяжести.

Разумеется, она говорила не о том, чтобы использовать материю полегче. Она намекала, что на одеяние для Ксенократа ткани уходит слишком много. Он покраснел как свекла, и только тогда Высочайший Клинок Мира рассмеялась.

— Вы прямо как херувимчик на старинной картине, Ксенократ, — сказала она.

В тот же вечер он вызвал техника-физиолога и попросил настроить его наниты на ускоренный метаболизм. В бытность Верховным Клинком Средмерики он поддерживал солидный вес намеренно: внушительная внешность поддерживала имидж Ксенократа как фигуры весьма масштабной. Но здесь, среди Великих Истребителей, он чувствовал себя толстым мальчишкой, которого выбрали в спортивную команду последним из всех однокашников.

— Если поставить метаболизм на максимум, то понадобится от шести до девяти месяцев, чтобы достичь оптимального веса, — сообщил техник.

Ох как долго, он же не дотерпит! Но деваться некуда. Во всяком случае, ему не надо обуздывать свой аппетит и потеть в спортивном зале, как приходилось беднягам-смертным.

Пока он изучал свой медленно уменьшающийся живот и следил за выходками серпов-отпускников, вернулся слуга. Лицо его выражало легкую обеспокоенность.

— Извините, Ваше высокопревосходительство, — сказал он. — К вам гость.

— Кто-нибудь, с кем мне было бы приятно увидеться?

Адамово яблоко слуги заметно дернулось вверх-вниз.

— Это серп Годдард.

Вот уж кого Ксенократ совершенно точно не хотел бы видеть.

— Скажи ему, я занят.

Но прежде чем слуга успел уйти, чтобы выпроводить гостя, тот ворвался в гостиную.

— Ваше высокопревосходительство! — жизнерадостно воскликнул он. — Надеюсь, я не помешал?

— Помешали, — буркнул Ксенократ. — Но раз вы уже здесь, ничего не поделаешь. — Он жестом отпустил слугу, досадуя, что не сумел уклониться от этой встречи. Как там говорят тонисты? «Чему быть, того не миновать».

— Я никогда не видел апартаментов Великого Истребителя, — сказал Годдард, расхаживая по гостиной и тщательно разглядывая обстановку, от мебели до произведений искусства. — Вдохновляюще!

Ксенократ не стал терять время на светскую болтовню.

— Да было бы вам известно, что как только вы вынырнули из небытия, я спрятал Эсме и ее мать в таком месте, где вы никогда их не найдете. Так что если вы намерены использовать их против меня, ничего не выйдет.

— Ах да, Эсме! — произнес Годдард таким тоном, будто не вспоминал о девочке многие годы. — Как поживает ваша дочурка? Растет, как трава, я полагаю. Или, вернее, как куст. Я так по ней скучаю!

— Зачем вы пришли? — спросил Ксенократ, которому уже опротивели и присутствие Годдарда, и бьющее в глаза солнце, и кондиционер, неспособный установить оптимальную температуру.

— Только затем, чтобы вы мне уделили столько же времени, сколько и другим.