Его первой эмоцией было облегчение: раз его оживили, значит, бомба не взорвалась. В противном случае оживлять было бы нечего. Раз он здесь, значит, ему все удалось! Он спас жизнь серпу Кюри и серпу Анастасии!

Следующей эмоцией была горечь. Потому что кроме него в комнате больше никого не было. Когда человек умирал, его близкие сразу же получали известие об этом. Согласно обычаю, кто-нибудь из них дежурил у постели пробуждающегося и говорил ему «С возвращением!»

Грейсона никто не встречал. На ширме около койки красовалась дурацкая открытка от его сестер: фокусник озадаченно таращит глаза на мертвое тело своей ассистентки, которую только что распилил пополам. Надпись гласила: «Поздравляем с твоей первой кончиной!»

И все. От родителей ни звука. А чему он, собственно, удивляется? Они привыкли, что их с успехом заменяет Грозовое Облако. Но оно тоже молчало. И это тревожило Грейсона больше всего.

Вошла медсестра.

— О, гляньте-ка, мы пришли в себя!

— Сколько времени это заняло? — спросил Грейсон, которому и в самом деле было интересно.

— Меньше суток, — ответила медсестра. — С учетом обстоятельств, довольно простое оживление. А поскольку оно первое — то бесплатно!

Грейсон прочистил горло. Он чувствовал себя не хуже, чем после короткого дневного сна: немного не в духе, чуть-чуть не в себе, а больше ничего.

— Ко мне никто не приходил?

Медсестра поджала губы.

— Извини, дорогой. — И тут она вдруг опустила глаза. Такой простой жест, но Грейсон отчетливо прочитал в нем, что она чего-то не договаривает.

— Так что… это всё, да? Я могу идти?

— Мы получили инструкции, что как только ты будешь готов, мы должны посадить тебя в публикар, и он отвезет тебя обратно в Академию Нимбуса.

И снова этот опущенный взгляд. Ладно, хватит ходить вокруг да около.

— Случилось что-то плохое? — напрямик спросил Грейсон.

Медсестра принялась заново складывать полотенца, которые и до того были аккуратно сложены.

— Наше дело — оживлять, а не высказывать свое мнение о том, что ты сделал, чтобы стать квазимертвым.

— Что я сделал? Я спас двоих людей!

— Я там не была, не видела, ничего не знаю. Знаю только, что после этого тебя пометили как негодного.

Грейсон был уверен, что ослышался.

— Негодного? Меня?

И тут она вся расцвела улыбками и заговорила прежним оживленным тоном:

— Ну, это же не конец света. Уверена — ты быстро исправишься… если захочешь.

Она потерла ладони, как будто смывала с них грязь ситуации, и сказала:

— А теперь как насчет мороженого на дорожку?

Место назначения, заложенное в программу публикара, не было общежитием Грейсона. Машина привезла его к административному зданию Академии. По прибытии юношу проводили прямо в конференц-зал со столом, за которым могло бы поместиться двадцать человек, но присутствовало только трое: ректор академии, декан и еще какой-то тип из администрации. Единственной целью последнего было, похоже, впиваться в Грейсона злобным взглядом, словно разъяренный доберман. Плохая новость, помноженная на три.

— Садитесь, мистер Толливер, — пригласил ректор, мужчина с безупречно черными волосами, намеренно посеребренными у висков. Декан стучала ручкой по открытой папке. Доберман ничего не делал, лишь жег Грейсона глазами.

Юноша сел лицом к тройке.

— Вы имеете хотя бы какое-то представление, — сказал ректор, — о проблемах, которые навлекли как на себя самого, так и на всю академию?

Грейсон не стал отпираться — это только затянуло бы дело, а ему уже хотелось покончить с ним.