|
Одним больше, одним меньше… В общем, я склонен верить Тимофею. Ну и, кроме того, у нас просто нет вариантов. Послушайте, мы до чертиков тянем это дело. Тянем и тянем! А время идет. Вот про «тянем» я не понял. О чем он? Наконец главный охранник проснулся: — Вы не находите, что господина Караваева следовало бы препроводить за Периметр под конвоем и там сдать компетентным органам, Геннадий Владимирович? — Зачем? Я не понимаю — зачем? — искренне удивился профессор. — На мой взгляд, это ясно. Ясней некуда. Как свидетеля двойного убийства… Гетьманов заржал. Он не засмеялся. Он именно заржал! Заливисто, громко, закрыв глаза и не умея остановиться! Ржач, перемежаясь с нервической икотой, он наплывал на белохалатника мощными каскадами; всякий новый каскад начинался из положения «откинувшись на спинку стула» и заканчивался в положении «скрючившись над столом»; затем всё повторялось. Раскаты его хохота привели капитана в легкую прострацию. — Что вас… заставило… — пытался задать вопрос капитан, но Гетьманов при всем желании ни на какой вопрос не ответил бы. Как его только наизнанку не вывернуло! — Уважаемый Юлий Авангардович, это Зона. Вы здесь всего лишь неделю. Поэтому я объясню вам одну концепцию, которая здесь прочно владеет умами: тот, кто сдаст хоть одного сталкера мен… то есть милиции, станет врагом всех сталкеров. И нас за собой потянет — это я тонко намекаю на толстые обстоятельства, Юлий Авангардович. Если бы сталкер Тим сам пришиб с полдюжины сталкеров, если бы у него появилась репутация злодея, тогда, возможно… подчеркиваю — возможно! — нам бы простили подобный шаг. А сейчас, знаете ли, и речи быть не может. Тут у нас писаные законы не действуют. Совсем. Законы — там, за Периметром. Кажется мне, капитан уже начал успокаиваться. Ну, точно. По-иному заговорил: — Хорошо. Меня предупреждали о… некоторых особенностях Зоны, когда отправляли сюда. Хорошо. Как профессионал скажу: такие обстоятельства специально никто не придумает. — А значит? — Озёрский хотел чего-то более ясного. — А значит, Караваев скорее всего не врет. Гетьманов перестал смеяться. Пошлёпал себя по щекам, потряс головой, щелкнул себя по носу, опять потряс головой. Затем пробормотал: — За двое суток три часа — это никакой не сон. Это полная ерунда… Пристально посмотрев на меня, он с неожиданной твердостью объявил: — А теперь, коллеги, момент истины. Ты знаешь французский язык, Тим? Вот не люблю, когда мне сразу начинают тыкать. Мы с ним вроде знакомы всего полчаса, в папаши он мне по возрасту не годится, ему всего-то лет тридцать, а туда же. Ну ладно, на ты, так на ты. Только взаимно. — Знаешь, Гетьманов, никогда не изучал. А ему по фиг. Мимо ушей пропустил. Может, не в армейских нравах тут дело. Может, он по жизни простой, как австралийские аборигены на вкус, если жрать их без соли. В общем, на меня Гетьманов — ноль внимания, а всем остальным заявляет: — Придется мне лететь. Вот подарочек-то… Всё, иду собираться. — Одну минуту, Павел Готлибович. Вы ведь у нас заведуете кадровыми делами… Он скривился и ответил Озёрскому резко: — Могли бы и сами, Геннадий Владимирович. |
