Послы обещали известить свое правительство, хотя, как они сказали, пункты договора касаются лишь интересов воюющих государств.

В последний день января стало известно: турки подписали перемирие на условиях, продиктованных Россией, и Абдул-Хамил не возражает принять мирный договор, коий изменит существующее положение не только на Балканах, но и в проливах.

Палата лордов в замешательстве, российская гвардия преодолела марш к Стамбулу, не встречая серьезного сопротивления османов. Создавалась реальная угроза: Россия может отобрать у султана ключи от проливов…

Лайарду было велено запросить ставку главнокомандующего Дунайской армии, когда российская армия остановит свой марш на Стамбул. На что великий князь Николай Николаевич поспешил успокоить: гвардия в столицу Порты не вступит, а ее продвижение объясняется условиями перемирия, в которых определены районы оккупации до Чаталджи и Булаира, в настоящий момент еще свободных от присутствия российских войск.

Ответ великого князя незамедлительно лег на стол английского премьера. Лайарду было приказано заручиться согласием султана на проход британских военных кораблей через проливы, а адмиралу — Хорнби ввести эскадру в Дарданеллы и, бросив якоря в Чанаке, ожидать дальнейших распоряжений.

Не успели улечься волны Эгейского моря, поднятые английскими эсминцами, как адмиралу Хорнби поступило новое указание — возвращаться в Бизекую бухту: Абдул-Хамид отказался пропустить корабли через Босфор, заявив Лайарду:

— Ах, если бы британское правительство выразило это желание хотя бы месяц назад, когда русские еще не перешли Балканы. Теперь же своим согласием я открою ворота своей столицы российским солдатам. Вам известно, что заявил царь Александр? Если Порта пропустит флот Англии в Черное море, он введет армию в Стамбул…

Посылая проклятия палате лордов и своему морскому ведомству, адмирал Хорнби мрачно бросил:

— Мои эсминцы не обрастут ракушками…

А какой-то злой шутник на здании английского посольства в Стамбуле наклеил объявление: «Между Безикой и Стамбулом утерян флот. Нашедшему будет выдано вознаграждение».

Армия генерала Гурко вступила в Сан-Стефано.

Под Сан-Стефано шайка кривого Селима спозаранку наскочила на походную колонну генерала Гурко. В пешем строю шли батальоны, двигалась дружина болгар, ехал полк кубанцев. В первой сотне запевала завел песню:

Казаки, подремывая в седлах, подхватили недружно, и песня вскоре угасла.

По низине стлался молочный туман, солдаты переговаривались негромко.

— У нас, на вологодчине, поди, снегов навалило, морозы лютуют, а тут ровно осень сырая.

— Снежок, какой днем припорошил, и тот земля забрала.

— Зима без снега и не зима! Как вспомнишь архангельщину свою, деревню родную, тоска-кручина заедает. Из бани выскочишь, аки благ, аки наг, в сугроб нырнешь — и сызнова на полок, парком да веничком тело тешишь. Оно красное да нежное, что у дитяти грудинка.

— А опосля того с девкой побаловаться! — озорно добавил какой-то солдатик.

Рота поручика Узунова шла в голове отряда. Все вокруг было тихо и не предвещало появления турок. Башибузуки вынырнули из тумана, как тени. Захлопали выстрелы. Неожиданно удар толкнул Стояна в грудь. Теплая липкая кровь растеклась под рубахой. Сделалось приторно тошно, в голове закружилось, помутнело сознание. Узунов склонился к гриве коня, медленно сполз под копыта.

И уже не слышал Стоян команды полковника Кухаренко:

— Первая сотня, в до-огон!

Развернулись казаки, настигли башибузуков, рубили без жалости. Казак-запевала, румяный, длиннорукий налетел на Селима. Зазвенела сталь, закружились кони. Привстал казак в стременах, изловчился. В удар вложил всю силу. От плеча и до седла надвое развалил кривого Селима.