Тот поклонился.

— Прошу вас, граф, передайте вашему императору, а паче канцлеру, чтобы генерал Гурко увел гвардию от Стамбула. Дым солдатских костров тянет во дворцы светлейшего султана…

Европа не ожидала подобного мирного договора. Оттоманская Порта, гроза Востока, унижена и раздавлена, а Россия, два десятка лет как отлученная от Черного моря, вдруг становится морской державой и от нее будет зависеть, войдут ли корабли в проливы.

Бисмарк сказал:

— Я думал, России нужно несколько бунчуков пашей да победная пальба в Москве, но Александр и Горчаков заставляют нас проглотить горькую пилюлю. Они перекроили карту Европы так, как они это задумали.

Сан-Стефано прозвучал как взрыв бомбы, вызвавший короткий шок в правительственных кругах европейских государств, после чего разразилась дипломатическая буря, заставившая российское правительство согласиться на созыв Берлинского конгресса. Но прежде Горчаков побывал в Вене.

Австро-Венгрия усмотрела в Сан-Стефанском договоре нарушение Рейштадской и Будапештской конвенций, заявив, что границы Болгарии по перемирию значительно шире предусмотренных по этим соглашениям.

Кабинет Биконсфилда лихорадило. Лорды гневно обрушились на Россию, обвиняя в посягательстве на Парижский договор: она-де посягает на целостность Турции. И тут же раздавались голоса, призывающие взять у Порты Кипр и Египет, якобы для того, чтобы предупредить расширение российской экспансии на район Суэцкого канала.

От приезда Горчакова в Вену Андраши многого не ожидал. Россия не откажется от создания на Балканах славянского государства, а он, Дьюла Андраши, если встала так остро речь о Болгарии, согласен видеть ее разделенной на две автономные области: одна под протекторатом Оттоманской Порты, другая под протекторатом австро-венгерской монархии.

Однако российский канцлер и слышать о том не хотел, заявив в Шенбрунне:

— Наша внешняя политика зиждется на постоянстве и, как было обусловлено прежде, Вена получит протекторат над Боснией и Герцеговиной, и не более.

От такой категоричности Андраши даже растерялся. Мягкий тон он сменил на скрытые угрозы:

— Ваша внешняя политика, князь, вызывает неудовольствие не только нашего кабинета.

Губы Горчакова тронула легкая усмешка.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду английский кабинет.

— Разве лорд Биконсфилд уполномочил вас говорить от имени его кабинета?

Андраши смутился:

— Вы неправильно меня истолковали.

— Весьма возможно. Но вы упомянули Британию.

— На сегодня, князь, во внешней политике у Австро-Венгрии с Англией больше точек соприкосновения, чем с Россией, к сожалению. Лично я бы этого не желал.

— Мы тем более. Наш император питает к вашему глубокую симпатию, а история взаимоотношений России и Австро-Венгрии изобилует добрыми отношениями более, нежели отрицательными.

— Создание независимой Болгарии, которая в своей политике ориентируется на Россию, нас беспокоит.

— Отчего же? Если Болгария будет создана на правах независимой, то и ее внешняя политика должна ориентироваться только на интересы своего государства и своего народа. И потом, к чему столь могучему государству, как Австро-Венгрия, опасаться Болгарии? Думаю, Стамбул для Вены грознее. Тем более, когда во дворце султана англичане чувствуют себя хозяевами. Считаю, это опасно и для нас, и для вас.

— Австро-Венгрия не относится к черноморским державам.

— Это еще не означает, что ей безразлично, чьи корабли бороздят Черное море и поднимают дунайскую волну…

Венские встречи между Андраши и Горчаковым не привели к установлению единства взглядов России и Австро-Венгрии. Российский канцлер покинул Вену с твердым убеждением — на предстоящем конгрессе столкновения неизбежны…

А в штабе Дунайской армии главнокомандующий великий князь Николай Николаевич на совещании, задержав генералов Гурко и Радецкого, говорил возмущенно:

— Неблагодарные австрияки, давно ли они дрожали при появлении башибузуков? А теперь готовы в вступать в обнимку с британцами против России, грозят нам войной.