— Мудрый султан, — осторожно вставил великий визирь, — и здесь, в Стамбуле, армяне готовы отворить ворота города московитам.

Абдул-Хамид хищно оскалился:

— Райя!. Я не пощажу и стамбульских армян. По нашей милости они держат в руках стамбульские базары и торговлю, раздулись от богатств как пауки, но я напущу на них янычар и башибузуков. Золото армян пополнит опустевшие кладовые Блистательной Порты.

Султан остановился, повернулся к визирю. Ярко блеснул крупный алмаз в его чалме.

— Отчего инглизы льстят нам? Ты думаешь, Мидхат-паша, я слеп и не понимаю? Королева Виктория и ее лорды дрожат от страха: ну как корабли гяуров перекроют им путь в Индию? Оттого сладкозвучной серной заливается английский посол, убеждая нас отдать Золотой Рог под стоянку броненосцев ее величества. Но я сплю спокойно тогда, когда слышу в бухте звон цепей моего флота. Английский посол не услышит от нас ни «да», ни «нет», мой достойный визирь Мидхат-паша. Я буду кормить британского льва многообещающими надеждами.

Карета Лайарда, посла Англии в Стамбуле, катила из шикарного европейского квартала, что в предместье Пера, через предместье Хаскией — еврейский квартал. Подтянутый, чинный, с седыми бакенбардами, сэр Лайард в Стамбуле третий месяц. Напутствуя его, лорд Биконсфилд наказывал: «Интересы Великобритании не выходят за пределы Великобритании».

Лайард понял премьера: туркам надо обещать, подталкивать к войне с Россией, но конкретной помощи — никакой.

Давать займы некредитоспособной стране банкиры Сити не желали. Оттоманская Порта — государство с внешним долгом в пять с половиной миллиардов франков — не в состоянии выплачивать даже ежегодные проценты.

Посол подумал о том, что Англия достаточно помогла Порте, взяв на себя частичные расходы по поставкам для турецкой пехоты нового образца ружей и стальных крупповских пушек.

За оконцем кареты остались мощенные плитками кварталы с английским и французским, русским и австрийским посольствами, правительственными зданиями, роскошными особняками дипломатов и разноцветными деревянными домами турецкой знати. Потянулись грязные улочки с домишками мелких торговцев, хижинами ремесленного и прочего люда, зловонные, неухоженные районы печально известного Стамбула, рассадника всяких заразных болезней.

Как-то в один из майских погожих дней Лайард выбрался на морскую прогулку. Играли в море дельфины, резали крупными, упругими телами голубую гладь, высоко взмывали над водой. Косые лучи солнца падали на город. Посол долго любовался столицей османов. Огромным амфитеатром она спускалась с семи холмов к берегам Босфора и Мраморного моря. В зелени кипарисов и платанов, чинар и орехов прятались черепичные крыши, белели дворцы и мечети: Софийская Ая-мечеть, красавица Сулеймание, мечеть Баязиде с большими куполами и многие другие, возведенные султанами во славу своего правления.

Хозяин многовесельной лодки, турок в красной феске и синих шароварах, указывая на видневшиеся вдали городские постройки, пояснял важному англичанину (Лайард владел турецким языком):

— Господин видит ворота византийских крепостных стен великолепного Стамбула, вон Топ Капусси. Их отворили османы славного султана Магомета.

Мог ли предположить словоохотливый турок, что молча слушавший его англичанин знает историю Византии и Оттоманской Порты лучше, чем он сам, ориентируется в городских лабиринтах, как проживший в Стамбуле многие годы. У сэра Лайарда топографическая карта столицы Оттоманской Порты, изготовленная Печатным двором Лондона, и на ней не только примечательные места, но и арсенал с военными заводами, гавани и верфи…

Положив бледные, тонкие пальцы на борт лодки, Лайард смотрел на вершину холма, главную, деловую часть Стамбула, его предместья с многочисленными базарами и рынками, лавочками и палатками, где торг ведут всем, что продается на свете: от скота и птицы, оружия и одежды, ковров до всевозможной утвари.