— Чего захотели. В Габрово, извольте…

Короткий привал, и отряд снова тронулся в путь.

Скобелев догнал Гурко, поехали стремя в стремя.

— Любезный Иосиф Владимирович, я испросил согласия главнокомандующего быть с вами на перевале.

— Почту за честь, Михаил Дмитриевич. Какие вести из Европы, говорят ли о том в штабе?

— Европа начинает подвывать уже с той поры, когда мы переправились через Дунай.

— Думаю, это только начало. Неистовства начнутся к концу войны.

Чуть помолчали, и снова заговорил Гурко:

— Мы с вами, Михаил Дмитриевич, встали у предгорий Балкан и мы перевалим их. И сделаем как можно поспешнее.

— Чем вызвана поспешность?

— Турки понимают: Дунайская армия находится в коридоре. Стоит туркам сомкнуть фланги, и наша армия может оказаться в котле… Сейчас пассивность Дунайской армии, как никогда, опасна.

— Я с вами вполне согласен. Но, Иосиф Владимирович, понимают ли это в штабе армии?

— За весь штаб сказать не могу, но генерал Непокойчицкий — вряд ли. Его оперативные способности не выше среднего.

— Печально.

— Сегодня, Михаил Дмитриевич, у нас с вами один путь, к перевалу. Турки не верят в возможность перехода Балкан здесь, но мы им докажем, что и крупными силами Балканы проходимы.

— Позвольте мне, Иосиф Владимирович, открыть с добровольцами дорогу.

Гурко на это не ответил, иное сказал:

— Болгарские лазутчики донесли: в деревне Присово нас дожидаются проводники, они выведут нас в село Хайнкией.

— Долина Роз, Долина крови.

— Постараемся обойтись малой кровью, Михаил Дмитриевич.

Гурко снял фуражку, вытер лоб.

— Разделяю тяготы жизни солдатской, всегда помню о ее святой миссии. Тем паче в нынешней войне. — И разговор перевел. — Вы, Михаил Дмитриевич, изволили выразить желание пройти в Хайнкией с первыми добровольцами. А я полагаю, вам надлежит с частью имеющихся у нас сил продвинуться к Габрово, где, соединившись с отрядом генерала Дерожинского, поступить в распоряжение генерала Святополка-Мирского. Совместным наступлением на Шипку со стороны Габрово, где наиболее значительные укрепления турок, вы прикуете к себе Халюси-пашу, командующего Шипкинским перевалом, и обеспечите возможность нашему Передовому отряду, вырвавшись в Забалканье, повести наступление на Шипку от Хайнкиея. Я даю вам такое распоряжение, заручившись согласием главнокомандующего на совещании.

— Вас, Иосиф Владимирович, не беспокоит отсутствие взаимодействий между отрядами?

Гурко хмыкнул:

— Отчего же… Но я не обсуждаю приказы, Михаил Дмитриевич. Нам велено «вперед» и мы пойдем с верой в успех.

В самом конце июня Мраморное море было сонно и тихо. Набрав в котлах пару, корабли резали синь морской волны. Под плеск волны о корпус парохода Сулейман-паша думал о превратности судьбы человеческой, какая не минует и султанов.

Сулейман-паша сидел в лозовом кресле, нахохлившись, как ворон, а за спиной кучно сбились высшие офицеры его армии: Ариф-паша, Салид, Реджиб-паша, Шукри-паша, Мухлис-паша, Навим-паша.

Опытный военачальник, удостоенный всех высших наград Оттоманской Порты, тридцатипятилетний Сулейман-паша спрашивал себя и не мог ответить: какую лазейку в душе султана отыскали хитрые инглизы, как лисы, проворные и коварные, как гиены. Их посол в Стамбуле открывает двери великого султана и его визирей так же легко, как открывается вход в те благопристойные публичные заведения для богатых иностранцев в столице Блистательной Порты.

Сулейман-паша — воин, он редкий гость в Стамбуле, особенно с тех пор, как его армия покоряла неверных черногорцев, но молва — конь с крыльями.