- Надо украсть велосипеды, доехать до озера, - шепотом, но от этого не менее горячо доказывал мне ефрейтор, - а потом обмотаться велосипедными камерами и переплыть его.

   - Тебе что, в рукопашной мозги отшибли? Ты до хрена у немцев великов видел? Они у немцев не на каждом углу стоят, - сомневался я, - а их еще стырить надо суметь. Во-вторых, на обычных дорожных велосипедах по горам не поскачешь. И в-третьих, озеро горное, глубоководное, вода должна быть холодная. Это тебе не сочинском пляже в середине августа перед девками выпендриваться. Даже если не брать в расчет пограничные катера, ты выдержишь заплыв на несколько километров в ледяной воде?

   Мой не в меру горячий оппонент только пожал плечами.

   - Не ссы, прорвемся

   - А вот я не уверен. Поэтому не гони волну, давай еще репу почешем, а потом будем решение. Пока же информации недостаточно. К тому же сначала надо выбраться из лагеря, а это тоже непросто.

   Однако, буквально на следующий день судьба повернулась к нам своим парадным фасадом и помогла сделать первый шаг к свободе, более того, она даже сократила дистанцию до нее. С утра, меня Хватова и еще троих счастливчиков вывели из лагеря под конвоем двух солдат, привели на станцию и запихнули в товарный вагон. Через несколько часов нас выгрузили на небольшой станции. Неподалеку от железнодорожного полотна стоял сборный барак, огражденный колючей проволокой, в него нас и отвели.

   Два десятка старожилов быстро разъяснили нам местные реалии. Жили они здесь практически автономно, работали на фирму, занимающуюся ремонтом железнодорожных путей. Рабочий день по десять-двенадцать часов, невзирая на погоду. Работа тяжелая, но и кормят значительно лучше, чем в лагере. Даже ежемесячно платили зарплату от фирмы - по десятку-другому пфеннигов, причем платили по-разному: кто плохо работал - получал меньше, за этим следил мастер. Но самое главное было то, что сбежать из-под такой охраны не составляло никакого труда, а до швейцарской границы "всего" около ста двадцати километров. Осталось только продумать, как преодолеть эти самые километры, особенно последний.

   Изнутри барак был разделен перегородкой. С одной стороны перегородки обитали мы, с другой - четыре солдата и унтер-офицер. Солдаты здесь назывались вахманами - солдатами несущими вахту. На двери с нашей стороны надпись на немецком "Не входить", мы и не входили. На окнах железные решетки и деревянные ставни. Вдоль стен стоят двухэтажные железные койки. На койках лежат бумажные тюфяки, набитые соломой. Койка застлана старым байковым одеялом, используемым в качестве постельного белья. Второе одеяло служит собственно одеялом. Посреди комнаты стоит буржуйка. Обстановку дополняли длинные деревянные столы и скамьи. На ночь барак запирался, а во двор выпускали сторожевую собаку.

   Подняли нас в шесть утра. Двое пленных с одним вахманом отправились за завтраком, который готовил для нас ближайший "гастхаус". Остальные наводили порядок в бараке. В пределах огороженного периметра находились уборная и комната для умывания - "вашераум". На крыше этого сооружения стоял бак, в который насосом из речки подавалась вода. Утром там можно было умыться, а вечером даже постирать одежду. Потом завтрак из миски баланды и половины хлебца. Хлебцы эти пекли в том же гастхаусе, на день двоим, полагался один такой хлебец.

   Если до места работы было недалеко, то гоняли пешком, если далеко - везли в товарном вагоне. Двое, заявившие, что они больны, могли оставаться в бараке. "Болели" пленные по очереди, давая отдых наиболее обессилевшим. Нередко наша команда делилась на более мелкие группы, которые работали под охраной одного-двух вахманов.