Зная, что, если я буду стоять между ним и Богом, Ланселот почувствует себя затравленным и несчастным, я решительно отвернулась от берега. Это не означает, что он от тебя уходит, уговаривала я себя и, найдя плоский широкий камень подальше от зарослей вереска, облюбованных мухами, уселась и стала смотреть на запад.

С этой стороны панорама оказалась успокаивающей. Холмы, долины и длинные, широкие просеки начинали приобретать краски дня. Как бы этот вид понравился Артуру! Он бы по достоинству оценил пейзаж, выбрал бы вершины для укреплений, продумал пути подхода, прикинул места, которые нужно расчистить, вычислил бы, сколько дичи можно набить в лесах, где разместить загоны для свиней и где добывать руду. Короче говоря, понял бы, как объять новой формой раскинувшийся перед ним мир, прозрел бы его будущее.

Для меня он содержал иное очарование – теплые, пронзительные соблазны. В тени зазубренных отрогов на челе вечной вересковой пустоши хрупкая, как пламя свечи в ветреный день, передо мной проходила череда ушедших поколений. Кто они были, как их звали и какие истории читались на их лицах, я разглядеть не могла, но отголосок их жизни доходил до меня древним гимном. Защищаясь от бури, они строили жилища, возделывали землю и насыщали ее любовью и надеждой, берегли урожай и скот для будущего, которое для них могло и не наступить. В душераздирающей скоротечности их часа они любили свою страну, находили здесь прибежище, называли своим домом.

Навстречу светлеющему дню полетело задорное кукареканье петуха, и снизу донеслось мычание коров, ожидающих дойки. Я улыбнулась. Здесь был мой мир, полный житейских грез о жрицах и матерях.

Понимание этого застало меня врасплох. Я обхватила руками колени, положила на них подбородок и уперлась взглядом в простиравшееся передо мной пространство. Не важно, что произошло в прошлом: я была так же связана с народом, как Артур со своим делом… и если люди меня позовут, я откликнусь на их призыв.

«А может быть, и не позовут», – сказала я себе, внезапно вспомнив о Лансе. А если и позовут, можно остаться глухой и жить с Лансом в Джойс Гарде, как все другие фермеры. Тогда людям придется поискать кого-нибудь еще, кто бы выслушивал их требования.

Я уцепилась за эту мысль, но понимала, что она несбыточна. Рано или поздно кто-то или что-то потянет меня назад, и я уйду, как ушел Ланс на Священный остров. Неизбежность этого прогнала всю мою радость, и я крепче стиснула колени, стараясь избавиться от мысли, что наши отношения с Лансом – лишь передышка, лишь сон, который может не продлиться до утра.

Внезапно волна чувств всколыхнула меня – гнев, решимость, отчаяние. Сила такая же могучая, как и та, что заставила поцеловать Ланселота в амбаре.

«Не теперь, – без слов умоляла я богов. – Я еще не готова расстаться. Тебе придется отнимать, вырывать из рук, красть, когда я не вижу. Но и тогда я буду бороться, буду торговаться за каждую секунду в этом раю».

Солнце показалось над кряжем и стало пригревать мне спину. Внизу в складках холма у пещеры зашевелились мужчины, и я медленно поднялась на ноги. Торжественно и неторопливо погрозила кулаком небу, солнцу и нарождающемуся дню.

– Вы меня слышите? – Я обратила лицо на все четыре стороны горизонта.