Иона брел по гравию ко дворцу, и ключи бренчали у него на поясе. Каждый раз, как уезжали посетители, старик аккуратно возвращался во дворец, один обходил его, разговаривая сам с собой и посматривая внимательно на вещи. После этого наступал покой и отдых, и до сумерек можно было сидеть на крылечке сторожевого домика, курить и думать о разных старческих разностях.

   Вечер был подходящий для этого, светлый и теплый, но вот покоя на душе у Ионы как назло не было. Вероятно, потому, что расстроил и взбудоражил Иону голый. Иона, ворча что-то, вступил на террасу, хмуро оглянулся, прогремел ключом и вошел. Мягко шаркая по ковру, он поднялся по лестнице.

   На площадке у входа в бальный зал он остановился и побледнел.

   Во дворце были шаги. Они послышались со стороны биллиардной, прошли боскетную, потом стихли. Сердце у старика остановилось на секунду, ему показалось, что он умрет. Потом сердце забилось часто-часто, вперебой с шагами. Кто-то шел к Ионе, в этом не было сомнения, твердыми шагами, и паркет скрипел уже в кабинете.

   "Воры! Беда, -- мелькнуло в голове у старика. -- Вот оно, вещее, чуяло... беда". Иона судорожно вздохнул, в ужасе оглянулся, не зная, что делать, куда бежать, кричать. Беда...

   В дверях бального зала мелькнуло серое пальто, и показался иностранец в золотых очках. Увидав Иону, он вздрогнул, испугался, даже попятился, но быстро оправился и лишь тревожно погрозил Ионе пальцем.

   -- Что вы? Господин? -- в ужасе забормотал Иона. Руки и ноги у него задрожали мелкой дрожью. -- Тут нельзя. Вы как же это остались? Господи боже мой... -- Дыхание у Ионы перехватило, и он смолк.

   Иностранец внимательно глянул Ионе в глаза и, придвинувшись, негромко сказал по-русски:

   -- Иона, ты успокойся! Помолчи немного. Ты один?

   -- Один... -- переведя дух, молвил Иона, -- да вы зачем, Царица Небесная?

   Иностранец тревожно оглянулся, потом глянул поверх Ионы в вестибюль, убедился, что за Ионой никого нет, вынул правую руку из заднего кармана и сказал уже громко, картаво:

   -- Не узнал, Иона? Плохо, плохо... Если уж ты не узнаешь, то это плохо.

   Звуки его голоса убили Иону, колена у него разъехались, руки похолодели, и связка ключей брякнулась на пол.

   -- Господи Иисусе! Ваше сиятельство. Батюшка, Антон Иоаннович. Да что же это? Что же это такое?

   Слезы заволокли туманом зал, в тумане запрыгали золотые очки, пломбы, знакомые раскосые блестящие глаза. Иона давился, всхлипывал, заливая перчатки, галстук, тычась трясущейся головой в жесткую бороду князя.

   -- Успокойся, Иона, успокойся, бога ради, -- бормотал тот, и жалостливо и тревожно у него кривилось лицо, -- услышать может кто-нибудь...

   -- Ба...батюшка, -- судорожно прошептал Иона, -- да как же... как же вы приехали? Как? Никого нету. Нету никого, один я...

   -- И прекрасно, бери ключи, Иона, идем туда, в кабинет!

   Князь повернулся и твердыми шагами пошел через галерею в кабинет. Иона, ошалевший, трясущийся, поднял ключи и поплелся за ним. Князь оглянулся, снял серую пуховую шляпу, бросил ее на стол и сказал:

   -- Садись, Иона, в кресло!

   Затем, дернув щекой, оборвал со спинки другого, с выдвижным пультом для чтения, табличку с надписью "В кресла не садиться" и сел напротив Ионы. Лампа на круглом столе жалобно звякнула, когда тяжелое тело вдавилось в сафьян.

   В голове у Ионы все мутилось, и мысли прыгали бестолково, как зайцы из мешка, в разные стороны.

   -- Ах, как ты подряхлел, Иона, боже, до чего ты старенький! -- заговорил князь, волнуясь.