— Так, значит, это...—Антоний даже слово побоялся вымолвить, но Дмитрий помог:

— Именно это — пытать. Пытать огнем.

— Но тогда ж ссора с Андреем опять, Дмитрий Александрович.

— Вы что, оболтусы, вчера родились? — возмутился князь.— После пыток прикончить — и в воду, в Волгу. Кто чего знать будет? А?

Феофан с Антонием переглянулись, сразу почувствовав серьезность дела. Не зря князь заговорил чуть ли не шепотом.

— Надеюсь, вы-то не проболтаетесь,— молвил князь.

— О сем бы и не говорил, Дмитрий Александрович,— даже с некой обидой сказал Феофан.— Лепш языки откусим.

Каждый понимал, что грозит проболтавшемуся, но Дмитрий решил пошутить:

— Я сам их отрежу.

Шутка была жестокой, но великому князю можно шутить и похуже.

11. ПАСТЬ¹ НА ЧЕЛОВЕКА

Семен Толниевич радовался встрече с родиной. Здесь он знал каждый заулок, каждую тропку. Да и, пожалуй, вся Кострома знала и уважала боярина Семена Толниевича, успевшего честно послужить князьям, некогда сидевшим здесь, в Костроме. Служил старшему сыну Невского, Василию Александровичу, бывшему в опале у отца и мало пожившему. У брата великого князя Василия Ярославича, ставшего впоследствии тоже великим. Лишь после смерти последнего уехал в Городец к Андрею Александровичу, которому тоже служил честно и беззаветно. Таков уж был характер у Семена.

Вместе с сопровождавшими его дружинниками явился прямо на подворье к старому своему приятелю Давыду Давыдовичу.

— Кого я вижу! — вскричал Давыд, спускаясь с крыльца.

Друзья обнялись, расцеловались. Велев слугам принять у приехавших коней, устроить их и накормить, повел Давыд дорогого гостя в хоромы свои.

— Ну сказывай, Семен, с чем приехал? Небось соскучил по Костроме-то?

— Соскучил, брат, что скрывать. А приехал поклониться гробу незабвенного великого князя Василия Ярославича, Царствие ему Небесное,— перекрестился боярин.

— Да, славный князь был,— тоже крестясь, молвил Давыд.— Но не за этим же только?

— Конечно, и другие дела есть,— вздохнул гость, видимо особо не желавший говорить о них.

Давыд Давыдович догадлив был, поднял обе руки:

— Не спрашиваю. Удача слова боится.

— Ну, как живете-то?

— Слава Богу, помаленьку, торгуем, рыбалим, так и живем. Орда в нынешний набег нас не достигла, так что грех обижаться.

— Да, на Суздалыцине она натворила бед,— вздохнул Семен Толниевич, имевший некое отношение к татарскому на•Пасть — западная, ловушка. бегу, убедивший князя Андрея не вести татар на Кострому. Пожалел родину, в сущности, спас ее. Но об этом и заикнуться нельзя, потому как может открыться не только роль Семена в этом татарском наскоке, но и князя Андрея. А он не привык обсуждать действия князей, которым служил.

Надо было уводить разговор от татар, потому как Давыд наверняка знал, кто привел Орду на Русь.

— А как у Жеребца дела?

— А что ему сделается? Жеребец есть Жеребец, на Торге три лавки имеет, хлеб с Низу наладился возить, Новгороду перепродает.

— Не обеднел, значит?

— Что ты! Он из ногаты гривну делает.

— Ну и слава Богу.

— А что, у тебя за ним должок, никак? — догадался Давыд.

— Да, есть маленько.

— Возьмешь вдвое, за годы-то резы¹, чай, добрые наросли.

— Бог с ними, с резами, свое б вернуть.

— Нет, Сема, ты меня прости, надо по обычаю все, по закону. Хошь, я с тобой пойду?

— Не надо, Давыд, я сам схожу, може, все по-доброму сделается.