Шумко пошел за штофом, компания замолчала, и Солодуха, опорожнив две рюмки, потащилась домой.

Мартын, возвращаясь домой, по праву соседства не преминул заехать к Хоинским, у него так и чесался язык сообщить диковинную новость своему приятелю.

Старик с трубкой в руках сидел на завалинке и не без удовольствия посматривал на свое возвращавшееся с поля стадо.

— Добрый вечер, кум! — сказал Мартын, воткнув в телегу кнутовище.

— А, здорово, пан Мартын! Что слышно в местечке? Что, продал рожь? А цена какова?

— Что цена?.. Низкая, больно низкая, да еще эти поганые скупщики хотят, чтобы мерить мужицкой десятигарнцевой мерой… Я назад везу рожь.

Старик Хоинский улыбнулся.

— А я давал христианскую цену, так мне не захотел продать. Вот и пропал день даром, да еще коня измучил…

— Даром или нет, это для тебя еще дело темное, — лукаво улыбаясь, отвечал Мартын. — Кум, вот что: дай мне шесть злотых за куль, а я в придачу к товару такую тебе новость скажу, что выше избы подскочишь.

— Пять с половиной и ни полушки больше. Ба, какая новость? А, плут! Вот как он торгует! Новости выдумывает!

— Не хочешь покупать, твоя воля… Ползлотого жалеешь теперь, а пройдет пора — дашь вдесятеро больше, да будет поздно. — С этими словами Мартын подошел к телеге.

Старика словно кто-нибудь кольнул, и энергическим жестом он остановил соседа:

— Послушай, кум, скажи по правде, ты не надуваешь?

— Сохрани Господи! Вот все бы сказал, да что ж, коли ты жалеешь ползлотого! Пусть будет то, что Бог дает, а я лучше промолчу.

— А рожь-то у тебя, небось, мокрая, только что собранная? — спросил старик вкрадчиво.

— Какая мокрая? Прошлогодняя, соседушко, уж так сушилась! Боялся, чтобы не пересохла.

— А весовая?

— Тебе не первый раз покупать — и без меня знаешь…

— Э, да в ней всякой дряни наполовину.

— Ну, так не покупай, — сказал Мартын, снова подходя к телеге, — тебя никто не неволит.

— Ну, не сердись, кум: какой горячий! Думаешь, что я барышник какой… Вот пересыпь рожь, я деньги отдам, да скажи, что такое привез?

— Вот что… — оглядевшись, сказал Мартын. — Как ты думаешь, кум, что твой сынок поделывает в Стависках?

— А что ж ему делать? — произнес старик, отступив назад с видимым неудовольствием. — Ведь знаешь, что служит там.

— Так? А знаешь ли, что его отставили от должности?

— Неправда!

— Правда, кум, ей-Богу, правда.

— Я третьего дня сам его спрашивал и он говорил…

— Врал, врал, не служит, выгнали голубчика, шатается, бедняжка…

— Фомку выгнали! Что ж это значит? Говори же, кум, да тише, чтобы Агафья не слыхала, говори… Ну, что он сделал?

— Да ничего особенного, обыкновенная вышла история, — сказал Мартын, наклоняясь к уху Хоинского. — Врезался в какую-то девчонку, цыганку, или не знаю уж в какого черта… совсем растерялся малый, не стал справлять службы, пан осерчал и выгнал молодца. Вот и все тут… Да еще, слышно, у сотника квартиру нанял, чтобы каждый вечер ходить к девке, а тебя, старика, за нос водить. Я сам видел, как молодец выходил из мазанки, где цыганка живет.

Старик схватился за голову.

— Наказание Господне! — простонал он. — Цыганка! Что это за дьявол?

— Да, именно дьявол, а не девка, — сказал Мартын.