Ревут ослы. Знатные покупатели прячут лица от горячего солнца под узорными завесами. Шныряют перекупщики, торговые гости прицениваются, торгуются и выбирают товар. В шатрах сидят менялы, шевелят губами, пересчитывают монеты и складывают в разноцветные столбики: мелькают в ловких руках греческие дирхемы, хазарские сикли, арабские и индийские монеты.
Уже час Пребрана стояла на палящем солнце, прикрывая живот складками холщовой накидки. Ее ноги были спутаны в щиколотках пеньковой веревкой, обрывок болтался на шее.
– Сколько стоит эта падаль? – в который раз спрашивал араб с огненно-рыжей бородой, выкрашенной хной.
Низенький кривоногий купчик, похожий на рассохшуюся бочку, завернутую в шелковый халат, слез с циновки и споро посеменил к покупателю.
– Товар хороший, к тому же с приплодом, – купчик похлопал Пребрану по животу. За тысячу сиклей отдам!
– Тысячу? – выкатил и без того выпученные глаза рыжебородый покупатель. – Столько стоит девственница с глазами газели и шафранной кожей, а ты хочешь тысячу сиклей за эту старуху?
– Это не старуха. Приглядись: ее золотые волосы съела дорожная пыль, ее кожа высохла на солнце, но если ты будешь ее хорошо кормить, ее ноги нальются силой, – обиделся продавец.
Он поднял лицо Пребраны за подбородок.
– Посмотри, она с севера, эти рабыни плохо приживаются в неволе, но из-за цвета волос стоят дорого. Я купил ее за две тысячи сиклей и кормил ее весь месяц Элуп, и теперь хочу вернуть хотя бы половину, – горячился купчик.
– А ну-ка покажи ее спину, – приказал покупатель.
Продавец рывком сдернул с Пребраны покрывало.
На бело-розовой коже северянки отпечатались следы камчи.
– Плохой товар, – поцокал языком покупатель, такая сдохнет или сбежит или еще хуже – родит волчонка.
Продавцы захохотали. Пребрана обвела стынущим взором площадь.
– Я даю тысячу сиклей, – крикнул всадник на белом верблюде, завернутый до глаз в полосатый бурнус.
– Отступись, эта рабыня достанется мне, я первым начал торг. Тысячу сто! – закричал задетый за живое рыжебородый.
– Две тысячи.
Покупатель на белом верблюде откинул бурнус, и продавцы испуганно смолкли, узнав в нем пророка Тоху-Боху, старейшину рахданитов и тайного соправителя малика Иосифа.
Тоху-Боху бросил продавцу тяжелый юфтевый кошель. Продавец поймал его на лету, поцеловал и прижал к сердцу. Пророк щелкнул пальцами. Отрок склонился к ногам Пребраны, у ее щиколоток сверкнуло лезвие, и веревки упали. Четверо рабов опустили перед нею шелковый палантин.
Во внутреннем дворике поместья Тоху-Боху молчаливые рабыни омыли ее тело и волосы теплой душистой водой, принесли одежды из розового шелка и, обмахивая опахалами из перьев, уложили в прохладной комнате внутри дома.
Пребрана проснулась глубокой ночью от скрипа пера. Она была не одна. За столом сидел древний старик. При свете масляной лампы он что-то писал на толстом пергаменте. Старик обернулся на легкий шорох и отложил перо.
– Ты можешь спрашивать, женщина. Я хорошо знаю язык твоих родичей.
– Кто ты? – спросила Пребрана. – Ты здешний правитель?
– О, нет! – попробовал улыбнуться Тоху-Боху. – Я всего лишь торговец благовониями.
Пребрана села на ложе, осмотрелась, и вдохнув поглубже, невольно зажала нос. Богато убранная комната была чисто выметена, но от ковров и шелковых завес шел ядовитый запах сточной канавы.
– Твои благовония прокисли!
– Ты права, этот дух неистребим, как запах Ифрита, вонючего демона Кедара. Он преследует меня от рождения.
Тоху-Боху отложил перо и сел рядом с Золотовлосой:
– Я родился на границе нубийской пустыни, среди красных песков, в двух днях пути от оазиса Патима. |