Но этот ведьминский смех сделал её совершенно нестерпимой для взгляда — ещё более желанной, если это возможно.
— Простите, — почему-то пробормотал я.
Хедера усмехнулась. Меня эта усмешка насквозь прошла, как молния.
— Как же это… пошло, жестоко, глупо, — сказала Хедера. Книгу отложила и встала. — Бессмысленно и нелепо, сударь.
Я растерялся:
— Так вы не возьмёте?
Думал, она продолжит меня отчитывать, но ошибся. Миг — и уже прежняя безмятежность.
— Возьму, — сказала она. — Забавно. Мерзко, но забавно. А вы — уйдёте.
Спокойный приказ. Я не смог возразить. Уходил — и резало сердце.
Уходил — и видел чёткую картинку перед собой, врезавшуюся: Хедера держит цветы у лица — тёмно-красные, словно сгустки крови. И усмехается, будто кого-то убила.
Я пытался вызвать у себя отвращение к ней.
Не вышло.
Я очень хотел о ней не думать, но она уже заполнила меня целиком. Да что! Я смотрел в зеркало на себя — и видел чучело с ввалившимися горящими глазами и туберкулёзными красными пятнами на щеках! Если это не несчастная любовь, то что ж тогда — она?!
Я несколько дней нарезал круги вокруг домишка её майора. Потом не выдержал.
У меня нашёлся шикарный браслет, который я собирался подарить певичке-гастролёрше, дававшей концерты у нас в городе — за пару незабываемых, так сказать, ночей. Но вся эта интрижка потеряла смысл, незабываемую девицу я давно забыл, приглашение на бенефис выкинул или порвал. А вот браслет был вправду хорош: три довольно крупных изумруда в золотой оправе в виде виноградной лозы. Я вдруг подумал, что Хедере он бы подошёл.
Вполне приличный подарок. Не дешёвка.
Погода стояла хмурая, серая, то и дело принимался дождь — и я подумал, что мне придётся долго караулить у ограды, ожидая, пока она выйдет. Но ошибся: Хедера прогуливалась по саду, без зонта, капюшон пелеринки был скинут с головы, в волосах у неё блестела водяная пыль. Она была невозможно хороша.
Я поклонился, и она ответила королевским кивком. Подошла поближе.
— Я хотел извиниться за ту глупость, с цветами, — сказал я. — Этот подарок лучше, верно? Не такой эфемерный?
Она взяла у меня футляр с браслетом, открыла его без особого любопытства, покрутила браслет в руках, положила назад и протянула мне. Равнодушно, как дорожный камешек.
— Вам не нравится, сударыня? — спросил я в смятении, близком к отчаянию.
— Мило, — сказала Хедера тем тоном, в каком явственно слышится «отвяжись». — Только на что это мне?
Вот тут-то я и сделал безнадёжную глупость.
Я схватил её за руку и принялся объяснять, на что. Что-то безумное нёс, умолял, предлагал шелка, бархат, золото и бриллианты, намекал на то, что унаследую титул и земли у отца, то купить её пытался, то сманить, то клялся в немыслимой любви — бред пьяного или ошалевшего. Хедера слушала меня чуть удивлённо, без негодования и без особого интереса, но не гнала — и меня пёрло.
И в самый неподходящий момент появился чёртов майор.
В тот момент, когда я его увидел — поздно! — морда у него была бешеная, только слюна не капала. Аж перекосилась от ярости.
Хедеру он рванул за плечо — почти отшвырнул от меня. Рявкнул:
— Не забывай, кто ты такая! И откуда я взял тебя, ты!
Она еле устояла на ногах, но не изменилась в лице.
— Я хорошо помню, — сказала она. — Благодарю.
И он обрушился на меня:
— Слышь, барон! Кто тебя учил шляться к чужим жёнам, щенок мокрохвостый?!
Вот тут-то я и пришёл в себя. |