Что за чудо – лететь! Расправив свои белые крылья, Пегас пошел легкой рысью, потом перестал перебирать ногами и воспарил между уличными фонарями и звездами. Все обрело правильную перспективу: корабельные огни, сигнальные костры пастухов, дворец, храмы, гавани, холмы. Холодный ветер и головокружительная высота, ночная уединенность – все было мне нипочем: впервые в жизни я почувствовал себя дома, я не хотел больше спускаться. Завершив потрясающий пробный облет окрестностей, мы неожиданно налетели на фронтон храма Афины.

– Прет! – крикнул я вниз на площадь. Факельная стража в изумлении расступилась, вперед в сопровождении своей укутанной в простыню жены вышел царь. – Антея от меланхолии свихнулась! – кричал я. – Бредит! Не верь ей! Эй-йо, братишка! Вперед!

– Бедная моя сестренка, – причитает обычно Филоноя. – Честно, милый, хотя и мучительно представлять тебя с другой женщиной, пожалуй, мне больше нравятся остальные версии этой истории. – Ведь во многом Антея казалась мне привлекательной женщиной, чья кожа благоухала солнцем, а волосы – морской солью, словно весь день-деньской она проводила под парусами; крадучись, пробирается она в храм, где я лежу в развратных грезах о ее прохладных загорелых бедрах; вдруг рука ее уже ласкает мой живот; внутри у меня все истово сокращается; я буквально взрываюсь в явь; "Всеблагой Зевс!" – каркаю я и хватаю ее, – голую, невероятно! – пока она сидит на краешке моего соломенного тюфяка; я столь ошарашен, что зарываюсь в нее своим лицом; увлекаю ее за собой вниз, эта электризующая кожа прижимается к моей и – mirabile dictu! – из-за чистейшего, всеохватывающего вожделения к ней я и в самом деле взрываюсь, полностью, без остатка, уверен – печень, селезенка, кишки, легкие, сердце, мозги и все остальное разлетелось из меня во все стороны, и я лежу, как пустая скорлупка, без чувств, без сил и т. д., пока она не вдыхает в меня новые силы, и мы заново принимаемся за любовь; обходительный Прет улыбается, глядя на наше хозяйство; Антее нравится, когда я лгу ей, что был до встречи с ней девственником, но она становится подвержена приступам ревности, когда я позднее рассказываю ей, что между нашими свиданиями изнасиловал амазонку, и порывает со мной, обнаружив, что беременна, однако спустя несколько лет возобновляет наши отношения, забыл почему, чтобы окончательно порвать их, когда они с Претом уезжают отдохнуть в Италию, и т. д., забыл. В другом рассказе наше начальное соитие предстает парадигмой предполагаемой неотвратимости: покладистый Прет покидает по государственным делам полис и просит меня составить в его отсутствие компанию Антее; послеполуденное время я провожу играя во дворце с их дочерьми в мяч, потом остаюсь выпить с Антеей вечернего эля; время от времени мы беседуем на какие-то бесцветные темы – с этой женщиной обоюдное молчание не кажется ни необычным, ни стесняющим; на первый взгляд во всем этом нет ни слова, ни поступка, недвусмысленно свидетельствовавшего бы о желании кого-то из нас; манеры царицы, которые я нахожу привлекательными, диктуются истощенностью сил: днем движения ее казались тяжелыми и неторопливыми, словно у илота, отработавшего подряд две смены; вечером она сидит по большей части без движения и часто, мигая, по полминуты остается с закрытыми глазами, наконец раскрывая их с тяжелым вздохом; я восхищаюсь всем этим, но на самом деле как-то абстрактно, и любое ощущаемое мною сексуальное желание тоже более или менее абстрактно; в половине десятого или около того Антея говорит: "Я собираюсь принять душ и отправляюсь в постель, Беллерофон", а я говорю: "Хорошо"; чтобы добраться из пивной комнаты, где мы сидим, до дворцовых бань, ей нужно пройти по небольшому коридорчику; чтобы попасть в храм Афины, я должен воспользоваться им же, так что по-прежнему вряд ли стоит приподнимать бровь, когда мы вступаем в коридор вместе; там, если она на мгновение замирает, чтобы взглянуть мне в лицо, перед тем как свернуть к баням, кто осмелится с уверенностью сказать, что на языке у нас вертелось не "спокойной ночи"? Случается же, что вместо этого мы, перед тем как разойтись каждый своим путем, обнимаемся, а далее (но я бы не сказал поэтому) наши разошедшиеся пути каждый по-своему ведут в одну и ту же постель, где мы и проводим вместе бессловесную, бурную ночь, полную метаний, колебаний, содроганий и проч.