– Я бы поискал в доме какой-нибудь милой знатной дамы, – согласился Каншер, – где те признаки, которые вы упомянули, могут открыть нечто неожиданное.

– Но ведь с ней ребенок, – сказал Свенсон. – Франческа Траппинг окажется обузой.

Чань покачал головой.

– Учитывая все, что мы о графине знаем, девочка сидит на цепи в каком-нибудь платяном шкафу и лижет клей на шляпных коробках, чтобы не умереть с голода.

Фелпс поморщился.

– Кардинал…

– Шляпные коробки – это еще если ей повезло. – Чань шагнул к Свенсону и стряхнул пыль с его шинели. – Доктор, поскольку ваша униформа намекает на некоторую респектабельность, бегите за мисс Темпл, пока она опять не отправилась в одиночку в новое путешествие. Фелпс, я предлагаю вам направиться в редакцию «Геральд» и найти полный текст той газетной статьи о салоне графа. Мистер Каншер, вы могли бы проверить, не прислали ли новые красные конверты в отель «Бонифаций». Поскольку рабочий день заканчивается, я рекомендую поспешить. Давайте встретимся через два часа в каком-нибудь людном месте. У статуи святой Изабеллы?

Он резко повернулся, собираясь уйти, но Свенсон окликнул Чаня:

– А вы? Что вы будете делать?

– Найду пару свежих носков! – крикнул кардинал, удаляясь, и пробормотал себе под нос: – И потуже затяну их на шее Джека Пфаффа.

За десять минут Чань добрался до реки. Улицы были заполнены людьми: мужчинами, передававшими друг другу бутылки со спиртным, детьми, внимательно наблюдавшими, пока он проходил мимо, женщинами, мечты которых были так же далеки и несбыточны, как звезды. Он предположил, что это бедные бродяги-иностранцы, оказавшиеся в городе без работы и знания языка, но по обрывкам разговоров понял – это обнищавшие горожане, ставшие беженцами в собственном городе. Чань пошел быстрее. Он не хотел неприятностей ни с ними, ни с констеблями, которых эти несчастные наверняка привлекут.

Справа на реке виднелся широкий голландский шлюп, выкрашенный теплой желтой краской цвета спелой груши. Он стоял на якоре довольно далеко от берега, а на палубе были вооруженные охранники. Он и раньше видел такие меры предосторожности для особо ценных грузов, и этот шлюп не был исключением. Из страха перед грабежами всю реку запрудили корабли, не приближавшиеся к берегу.

На углу той улицы, где жил Чань, стояло полуразрушенное здание, и он залез в него через разбитое окно. Кардинал вытащил один из ножей Фойзона, но добрался до крыши без всяких происшествий. Потом прошел по крышам четыре здания и в тишине перепрыгнул на крышу пятого, приземлившись на корточки. В окнах горели свечи и лампы, но в его комнате никто не подавал признаков жизни. Чань толкнул створку, подождал, а потом проскользнул внутрь. Никого. Пол у окна был запачкан перьями и птичьим пометом.

Немногие вещи вызывали у Чаня сентиментальные чувства, и большинство из них – красное кожаное пальто, трость и книги – он уже потерял. Искренне жалея об утрате, он тем не менее почувствовал и оттенок облегчения: чем больше из прошлого исчезнет, тем меньше он будет чувствовать его холодные объятия.

Он зажег свечу и, соскоблив грязь с оконного переплета, захлопнул окно. Чань быстро снял с себя одежду Фойзона и разложил свою – красные брюки в тонкую черную полоску, черную рубашку, чистый шейный платок и чистые носки. Мужчина на мгновение застыл, голый по пояс, раздумывая: зеркало для бритья было под рукой. Но потом натянул чистую рубашку, решив, что у него нет ни достаточного света, ни времени, чтобы осмотреть рану. Чань снова обулся в ботинки Каншера и запасся парой свежих носков, платком, перчатками и еще одной парой темных очков. Защитные очки каменотеса были большой удачей, но он не мог в них драться: они сужали его поле зрения.