Дагурова задумалась. Получалось так, что Осетров был предубежден против Авдонина заранее. Не скрестились бы их сердечные пути, написал бы Нил так о человеке, которого, в сущности, не знал?

Самый неверный советчик в оценке другого-зависть. Ну и, конечно, ревность — разновидность зависти. Ревнуют к счастливому сопернику, неудачник не принимается во внимание.

В одном Осетров, кажется, не лгал на допросах: с Авдониным он и впрямь, кажется, не был знаком.

В другой и последний раз Авдонин возник в дневнике рядом с Родионом Ураловым.

«Авдонин привез киноартиста Уралова, а сам улетел в Москву. Родион — отличный парень. Правда, любит спиртное, Чижик говорит, выпил у нее флакон французских духов. Жаль, в Москве Родион пропадет, это на нем написано, как судьба. А ведь свои, сибиряк, читинский».

Следователь вспомнила надпись на фотографии, подаренной Нилу. Нет, видать, не кокетничал Уралов. И впрямь заблудился в столице…

Вдруг звякнуло окно. Тихонечко, жалобно, словно крикнула птичка. Увлеченная чтением, Ольга Арчиловна вздрогнула. Отодвинула полотняную занавеску. На бархатном фоне ночи высвечивалось из комнаты лицо с раскосыми глазами. Женщина показала рукой куда-то в сторону. И исчезла. Дагурова поняла: она просит открыть входную дверь, запертую изнутри. На этот раз она смотрела на Ольгу Арчиловну более приветливо.

— Однако, молоко на ночь хорошо, — произнесла женщина. В руках она держала авоську с двухлитровым баллоном молока, закрытым полиэтиленовой крышкой.

Женщина мягко прошла на кухню, высвободила банку из авоськи и поставила на стол.

— Ой, спасибо… И зачем вы утруждали себя? — стала благодарить следователь. — Ночью, по тайге… Опасно.

— Это плохому человеку опасно, — певуче произнесла женщина. — С плохими мыслями и днем в тайгу не ходи. Зверь не любит, когда нехорошо думаешь.

Говорила она по-русски как будто правильно. И все же какой-то акцент чувствовался.

— Простите, как вас звать? — спросила Дагурова.

— Зови Аделина, — серьезно ответила женщина.

— А по отчеству?

— Просто Аделина, — сказала та, словно приказывала. И вдруг поинтересовалась — Живот принимает молоко?

От такого, прямо скажем, не очень скромного вопроса Ольга Арчиловна растерялась.

— В общем-то пью…

— Тогда пей. Лицо будет белое, спать будешь крепко… Ты не обижайся, есть такой живот — молоко не принимает. Тогда надо кислое молоко пить…

Аделина произнесла это так убежденно, что Ольге Арчиловне и впрямь захотелось выпить молока. Она словно уже ощутила его вкус во рту.

Аделина смотрела на Ольгу Арчиловну словно врач, наблюдавший за больным во время лечебной процедуры.

— Свое? — спросила Дагурова, наливая второй стакан.

— Корову держу… А магазинное не то. Ни запаха настоящего, ни вкуса.

— Конечно, домашнее лучше, — согласилась Ольга Арчиловна. — А как тут корову пасти? Медведи, волки.

— Медведь умный. Человек дурак. Медведь ест корову, когда ягоды нет, — сказала Аделина. И, словно ни к кому не обращаясь, произнесла: — Иван идет.

— Что? — не поняла Ольга Арчиловна.

Но тут послышались шаркающие шаги, и на кухне появился Иван Иванович Кабашкин. Он был в старомодной полосатой пижаме — радость курортников лет двадцать-тридцать назад — и мягких домашних тапочках.