– Лучше убирайся отсюда, – сказал он тощему.

– Я, э э, но…

Ветеран аккуратно забрал у него болторез.

– Ступай. Забирай мальца, уходите вон в ту рощицу, и побыстрее, пока можно.

– А ты?

Ветеран указал на царящий вокруг беспорядок и других рабов, которые пытались освободиться во тьме.

– Дружище, если кто то не выиграет нам еще чуток времени, все завершится быстрее, чем священник кончает.

– Тогда я тоже останусь.

– Ты воевал? – спросил ветеран с той же аккуратностью, с какой забрал инструмент.

Тощий замялся. Опустил голову и медленно ею покачал.

– Бронь по профессии, – сказал он. – Я был… Я кузнец.

Ветеран кивнул.

– Так и думал. Проворно железо режешь. Слушай, в этом нет ничего постыдного. Не могут все орудовать сталью, знаешь ли, кто то должен ее ковать. Но лучше придерживаться собственного ремесла.

Он рассеянно крутанул болторезом, проверяя вес. Инструмент засвистел как коса. Кузнец уставился на него, и изуродованное лицо ветерана исказилось в гримасе, отдаленно напоминающей улыбку. Он махнул новообретенным оружием туда, где начинался лес.

– Пошевеливайтесь, оба. Бегите к деревьям. – Улыбка превратилась в жуткий оскал. – Я скоро вас догоню.

Они отвернулись от лжи, невероятного обещания на его изуродованном лице, и побежали.

Человек с лицом в шрамах смотрел, как они уходят. Проклятия и звуки падения позади него оповестили о том, что первые вооруженные мечами надсмотрщики пробиваются к сердцу мятежа. Его улыбка постепенно исчезла. Посреди хаоса, где люди рвались на свободу, дергали цепи и кричали, чтобы им дали болторез, он повернулся к вновь прибывшим. Двое, оба с мечами, у одного в поднятой руке факел. Ветеран почувствовал, как глубоко под зарубцевавшимся ожогом подергивается мышца.

– Ты! – Первый надсмотрщик увидел его, поднял факел повыше и всмотрелся. Ткнул мечом. – На колени, твою мать. Быстро.

Ветеран пересек разделяющее их пространство тремя быстрыми шагами, не обратил внимания на меч, войдя в зону досягаемости, и не успел надсмотрщик сообразить, что происходит, как бывший раб навис над ним.

– Мы их бросили, – сказал он таким тоном, будто что то объяснял ребенку.

Болторез, взметнувшись со скоростью крыла мотылька, превратился в размытое пятно и врезался в голову надсмотрщика.

Тот пошатнулся; удар раскроил ему лицо, разбил глазницу и вышиб глаз. Факел отлетел в сторону в ворохе искр. Погонщик издал прерывистый вой, выронил меч и рухнул на колени. Ветеран уже повернулся к напарнику, ударив и его болторезом по лицу, в обратном направлении. Надсмотрщик отскочил, перепуганный; из его ран потекла кровь, а меч он держал словно магический амулет против демонов. В припадочном свете упавшего факела ветеран двинулся на него, рыча.

– Приказ был такой, – сказал он сбитому с толку надсмотрщику и врезал своим оружием по голове раз, другой, пока тот не упал. – Нас заставили их бросить!

На миг он застыл будто изваяние между двумя поверженными врагами. Оглянулся в неровном свете факела, словно едва очнулся от сна.

Второй из вооруженных надсмотрщиков лежал на спине, его голова была повернута набок, а череп – разбит как чаша. Одна рука, сжатая в кулак, лежала на колене, другой он ощупывал раздробленное лицо, трясясь. Он рыдал и что то бормотал. Ветеран увидел выпавший из его руки меч, хмыкнул и бросил болторез. Поднял оружие, взвесил в руке пару раз, потом ухватил обеими руками, взмахнул и опустил на шею раненого надсмотрщика. Сносный палаческий удар – клинок рассек хребет и большую часть шеи, труп безвольно обмяк на земле.