Гном

Без всяких сомнений, самое светлое из всего, случавшегося когда либо со мной, в той части действительности, которую я помню – это Туча. Смешно звучит, светлая Туча, но это так. А Птаха – самое тревожное, непонятное и смущающее из всего, что происходило, происходит и произойдёт со мной.

Вероятно, не найдется ответа на вопрос, отчего же ради Птахи, а не ради Тучи я готов был прыгнуть в огонь, и, раз уж она была так важна для меня еще несколько дней назад – отчего теперь, когда Птаха сбежала, я с такой отчаянностью жалею, что не убил её.

Глубоко вдыхаю запах акации, который теперь навсегда поселился рядом со мной в солнечном мире.

Это была моя обязанность, ибо я – наконечник стрелы, разящей зло, и я справедливость вершу. А Птаха – зло и Накер – зло, из за них непременно начнётся новая война, ведь я обязан был понять это раньше, когда еще можно было остановить хотя бы Птаху. Я не сумел этого сделать, не совершил самого важного и нужного поступка в своей жизни, замешкавшись в большой разделочной всего на миг.

Теперь мне бесконечно стыдно и тревожно. И безысходно, потому как теперь я уже ничего не сумею с этим сделать.

Хмурый мир сочится в солнечный, маленькие кочки то и дело проползают по берегу и селению, хотя пока что вижу их только я и детишки, но они точно есть.

– Не догонишь, не поймаешь! – с восторгом кричит детвора, бегая вокруг кочек, а те испуганно сжимаются, уползают в тени подъемников и домов, пропадают там, но потом всякий раз появляются вновь.

Творины чуют изменения и тревожатся, всех сирен пришлось перебить, поскольку буйствовали они немыслимо. На той стороне залива воинственные песни запели гномы и скальные гроблины, они поют так громко, что их слышно даже на берегу, и так яростно, что даже у меня бегут по спине мурашки.

Нас с Тучей едва не скинули в море вслед за сиренами, когда Зануд услыхал, что я ничего не смогу с этим сделать.

– Пусть их сожрут скотокрабы! – громче всех орали бабы, потерявшие нерожденных детей и повредившиеся умом, не от скорби, так от испуга. – Пусть сожрут!

Но потом местные решили, что я буду полезней для них с мечом в руках, чем мертвым. Меня, как водится, никто не спрашивал, чего бы желал я сам, а я поначалу желал забрать Тучу и сбежать. Пусть это недостойное и низкое стремление, но ведь у нас с ней нет никого, помимо друг друга, и потеряться было бы немыслимо. Однако новые вести от Зануда удержали нас в посёлке – не оттого, что вселили новую надежду, а оттого что теперь, как оказалось, её не осталось нигде.

– Да, вот так приключение у нас вышло, – говорит Туча и улыбается дрожащими губами, а я молчаливо корю себя за то, что отнял её прежнюю спокойную жизнь в Болотье, пускай тоскливую и не очень то сытую, но что я сумел дать ей взамен?

По словам Зануда, полесский земледержец отрекся от хмурей и сделал то, что еще месяц назад выглядело невозможным – вслед за Болотьем принял под свою руку Порожки. Принял хитростью, якобы соединившись с ними временно, чтобы вместе противостоять опасности, исходящей от варок. Рассказал земледержцу порожскому про энтайские испытарии да про связанные с ними затеи Подкамня, повернул всё так, словно варки мечтают вырастить армию и выжить людей с земель всего края.

– Пущай приходят, – мрачно говорят варки. Теперь все они носят при поясах топорики. – У нас найдется, чем их встретить.

– Встретим, – решительно подтверждают люди.

Я вначале удивлялся этой их готовности отстаивать с оружием не свою землю, словно они вовсе забыли, кому она принадлежит. Потом я сообразил: многие из этих людей живут на землях варок уже около двадцати лет, а некоторые – второе, третье поколение. Пусть и не их это земля, но другой они уже не помнят и не хотят знать, и они впрямь будут её отстаивать не менее решительно, чем коренные обитатели Подкамня.