Я вспоминаю свои рисунки на обрывках пергамента: все эти движения неощутимого, которыми я, наверное, могу управлять.

Действительно могу, нужно только собраться, только поверить в своё право распоряжаться вот этим, неощутимым. Конечно, это право у меня есть – да просто потому, что больше некому!

Никто не придет!

Никто не остановит энтайцев в испытариях! Не угомонит полесского земледержца с его размашистыми планами! Не приструнит творин, которые готовятся отомстить людям и варкам за всё, что те делали с ними!

Нет никого всемогущего, чтобы остановить это, чтобы помочь и спасти – каждый, на кого надеялись другие, сам озирается в поисках главных и знающих.

Но ведь кто то должен!

Внутри меня, подогретая злостью, бушует сила, природы которой я не понимаю. Не важно. Я могу управлять ею, как управляю собственным телом.

Слышу, как орет Чародей, он не хочет, чтобы я вмешивался, только я не собираюсь спрашивать, кто там чего хочет, раз никто другой ничего не может и не делает. Чародей не сумеет мне помешать – слишком он слаб, и не сумеет мне запретить: я – не его ученик, сила не была дана мне нарочно, я только взял то, что вылилось в солнечный мир – и получилось, что у меня стало много силы, куда больше, чем те жалкие ошметки, которые Чародей выделял своим выучням!

Мысленно тянусь к Энтае и совсем не удивляюсь, когда вижу её перед собой, вижу сверху, как на картинке. Напитанные солнечным светом ветки больших деревьев, зверей и жучков, наполняющих этот лес живым шевелением, растущие на деревьях фрукты, огромные, с тарелку размером и почти такие же плоские – впервые вижу их, но знаю, что их легко разломать, а внутри – розово красная волокнистая мякоть, сочная, сладкая с горчинкой. Я вижу энтайцев, этих мерзких деревянных человечков, которые… просто хотели понять, как устроен мир вокруг. Они были созданы жаждой знаний и добывали знания, как умели, они не кровожадные, вообще то, просто тяга к познанию ведет их по пути разрушения, это жестокость ребёнка, отрывающего крылышки мухам, и если бы он повзрослел…

Сжимаю кулаки. Мне наплевать, чего там хотели и не хотели эти мшивые деревяшки. Какая разница, к чему они стремились, если их путь – это боль других, порушенные жизни, страдания и смерть?

Моей руки касаются прохладные пальцы Птахи, и непонятной силы внутри прибывает, теперь она бурлит так, что мне становится трудно дышать.

Когда сила Птахи соединяется с моей, желание разрушать пропадает полностью. Хотя Птаха – та еще крушительница всего подряд… но теперь она уже не хочет этого. Она сделала что то, о чем я никогда не узнаю, отчего теперь ей больно и стыдно. Она хочет всё исправить. Всё починить, как варочью машину, в которой нужно просто заменить шестерню или поправить цепь, чтобы всё заработало. Птаха хочет растить и лечить.

Я смотрю сверху на маленькую смешную Энтаю, совсем не страшную, несмотря на все эти испытарии, темные пятна под огромными деревьями, запахи обнаженного мяса и потусторонние тени маленьких листиков на потолках камер.

Энтайцы, как и Птаха, могут не только крушить, но и созидать, хранить, наставлять. У них есть для этого всё необходимое, вопрос лишь в том, куда направить это «всё».

Я вижу душу энтайского леса. Я вижу его память. Он скучает по былым временам и былой мощи, по чешуйчатым двуногим с хвостами, которые не сумели вылечить лес. По большим озерам с прозрачной водой, которых теперь не осталось. Он не хочет быть страшным, этот лес.

Я протягиваю руку и чувствую, как струится с моих пальцев сила, которой я не понимаю.

Я владею ею или она – мной?

Птаха тоже протягивает руку, и вместе мы касаемся души леса и каждого его порождения.

Энтайцам не нужно причинять зло, чтобы получить знания, к которым они так стремятся. Им достаточно стать лишь немного более чуткими, чтобы понимать.