– Обязательно, – жестким эхом повторяет мои мысли Чародей. – Я не мог оттуда поведать явно о своем положении, о чужом – да, но не о своем… как ты не можешь скомандовать своему сердцу стучать быстрее, ты способен лишь создать условия, при которых оно застучит. Кроме того, я не помнил всего этого, я жил в полубессознательном состоянии уже многие годы – пока вы не выросли, не стали так рьяно активничать и задавать множество неожиданных, сложных вопросов. Так что самое главное – в вас, не во мне. Вы должны были пройти через все эти воспоминания, чувства, понимания и осмысления не для того, чтобы найти меня, но чтобы найти себя, которые могут найти меня!

– Ну и зачем всё это было, если ты ничего не пытаешься делать? – огрызаюсь я. – На кой мрак мы тебя вытащили? Вон, посмотри в окно, солнце уже прячется за Пса, и небо становится красным, на берегах творины набираются силы и злости, энтайцы лютуют в своих испытариях, их так никто и не сжег, никто пальцем не пошевелил, чтоб наказать энтайцев, наказать земледержцев, остановить вот это всё! Мы тебя спасли – ну, здорово и как красиво, давай теперь, спасай всех остальных, могучий и ужаснейший!

Он долго молчит, так долго, что солнце успевает исчезнуть за Псом почти полностью, а потом решительно заявляет:

– Нет.

Кровь бросается мне в лицо еще прежде, чем голова понимает это «Нет».

– Люди и варки должны приучиться действовать сообща, иначе у них никогда не получится найти мир между собой, – Чародей отлипает от камина и принимается ходить туда сюда по комнате. – А объединиться они могут только перед существенной угрозой, они должны всерьез, до кишок перепугаться и переосмыслить свои ценности, им нужно понять: никому не выстоять в одиночку. Все их тихие планы – использовать энтайцев, прибрать к рукам соседние земли – они ничего не стоят в разрозненности. Пускай же люди и варки увидят, как много на свете есть творин, и как много они могут принести горя и ужаса, если все земли края не соединятся в единый кулак, настоящий, а не собранный из хитрости и лжи!

– Ты бредишь, – мои губы дрожат, я злюсь из за этого и повышаю голос: – ты мне показывал совсем иное! Ты показывал, как люди и варки убивали друг друга, а не творин!

– Да! – Чародей хлопает ладонью по столу, поднимая облако пыли. – Показывал! До тебя не доходит? Чтобы этого не случилось, нужно просто стоять в стороне и не вмешиваться! Не вмешиваться!

– Да катись ты во мракову задницу! – ору я. – Это и есть твоя справедливость?!

Хрыч

Она разбудила меня в полдень, взглядом. Я открыл глаза и увидел её у окна. Взрослая, красивая, на мать похожая – совсем как тогда, в недавнем сне моём.

– А говорили, умерла, – произношу я и удивляюсь: рот снова слушается, и я помню слова.

Молчит, улыбается, смотрит на меня. Потом медленно протягивает руку.

Жаль, не могу встать, думаю я, и тут же понимаю: а могу! Поднимаюсь, иду к ней.

Совсем живая. Рука теплая, на ресницах солнце блестит, волосы тоже блестят, спутанные, длинные, с рыжими блестками. Пахнет от неё вишневым соком и свежей травой, прям как в детстве.

– Я тебя во сне видал, – говорю.

До странности спокойно мне. Не мучит больше ни вина перед нею, ни стыд, ничего такого, лишь что то хорошее щемит грудь, такое хорошее, какого уж много лет со мной не бывало.

– Я во сне видал, как тебя толпой задавило, – говорю.