|
Кузьма Кузьмич повернул телегу по глубокому песку и рысью первый подъехал к мосткам, побежал по ним и отчаянно замахал руками. - Эй, капитан, товарищ, - закричал он серенькому старорежимному старичку на мостике, - я эвакуирую жену и сестру командующего фронтом, дело пахнет для вас расстрелом, давайте-ка мне двоих из команды - перенести женщин на буксир... Возбужденное лицо его и решительные слова подействовали. Через борт на мостки перелез голый по пояс, мрачный, грязный кочегар в изодранных штанах. - Где они у вас? - Товарищ, вам одному не справиться... - Ну да... Кочегар подошел к телеге, взглянул на лежащих женщин, указал на Анисью: - Эта, что ли, жена командующего фронтом? - Эта, эта самая... Если что с ней не в порядке будет, - ну, прямо, всем расстрел... - Чего вы мне вкручиваете, это же наш кок Анисья, - спокойно сказал кочегар. - Вы очумели, товарищ, какой там кок... - Да ты на меня не кричи, чудак. - Он легко вынул Анисью из телеги, взвалил на плечо, подкинул ловчее. - Подсоби-ка, - и эту, что ли, взять... Захватил в охапку обеих женщин и пошел к буксиру, - доски гнулись под ним до самой воды. Кузьма Кузьмич, очень довольный, тащил за ним мешок с хлебом и салом и сумку с медикаментами... Утром третьего июля Степан Алексеевич, учитель гимназии, вытаскивал из подвальной кузни на дворик матрацы, подушки, кресла, обитые зеленым плюшем, стопки книг и рукописей. Выволок, шатаясь, огромную охапку пыльных штанов и сюртуков, юбок и шерстяных платьев, бросил все это на землю и раскрыл рот, вытирая рукавом ручьи пота. У него все было мокрое - желтые волосы и борода, парусиновые брюки и несвежая рубашка, прилипшая вместе с помочами к сутулым лопаткам. Его матушка, сырая женщина в черном, сидя здесь же на венском стуле, слабо колотила палочкой ковер. Его параличная сестра, с выпуклым лбом и маленькой сплюснутой остальной частью лица, блаженно лежала в кресле на колесиках, в тени акации. Воробьи и те разинули клювы от жары. - Мама, кажется, все, - сказал Степан Алексеевич, - я больше не могу! Господи, что бы я сейчас дал за кружку холодного пива! - Степушка, у нас - ни капли воды, придется тебе, голубчик, взять ведро и сходить. - Неужели, мама! Нельзя ли обойтись? Ах! Вот уж действительно проклятье! Степан Алексеевич предался острому отчаянию: принести воды - значило спуститься на берег Волги, где еще лежали кучи пепла и обгорелых трупов, сожженных в квасных и лимонадных киосках, зайти по грудь в реку, где вода почище, зачерпнуть ведро и тащить его по щиколотку в песке в гору по такой адовой жаре... - Нельзя ли кого-нибудь нанять, я бы, кажется, заплатил десять рублей за ведро. Свое сердце дороже, я думаю... - Делай, как знаешь... - Да, но ты, мама, предпочитаешь, чтобы я сам надрывался над этими ведрами. |
