.." Берет другой флажок, изображающий
тридцать девятый полк нашей бригады, - в две тысячи сто штыков, по сводкам
отдела кадров, - перекалывает его юго-восточнее на девяносто пять верст:
"Таким образом, тридцать девятый лобовой атакой и так далее..." Главком
через дымок щурит глаз на карту и соглашается, потому что все равно у
начштаба за ночь все продумано, линии и стрелки аккуратно проведены
красными и синими чернилами, и потому, - так ли переставляй флажки, эдак
ли, - результат получается один: оживленная деятельность на фронте... Что
и требуется...
- Ну, знаешь, - перебил Чесноков, качая большой лысой головой. - Это,
брат, не критика, это уже злоба...
- Да, злоба... Почему я должен молчать, если я так думаю... И Телегин
так думает, и бойцы наши так думают и так говорят.
Телегин, не вынимая трубочки изо рта, тяжело вздохнул. В душе комиссара
поднималась горечь, сомнения, растерянность - все, что он старался
подавлять в себе. За десять лет царской каторги не то чтобы он отстал от
жизни, но уж слишком много в ней появилось сложного, - такие омуты - не
приведи бог... Высветлившееся за годы страданий сердце его с трудом
воспринимало недоверие к людям, борющимся на стороне революции. Он сразу
начинал любить такого человека, а не раз оказывалось - человек-то
затаившийся. Рощин потому и нравился ему, что был зол, прям и не боялся ни
черта, хоть приставь ему пушку между глаз.
- Ну, а что ж такое особенное говорят бойцы? - спросил комиссар. -
Скоро выдадим теплые ватники да валенки - другие пойдут разговоры. Кто
болтает? Дезертиры болтают? Пробьет его дождем до костей, да в брюхе
пусто, вот и стучит зубами...
- Когда мы выдадим валенки и ватники? - спросил Рощин.
- В главном интендантстве мне твердо обещали... Накладную видел...
Полторы тысячи гусей колотых обещали, сала полвагона...
- Жареных райских птиц не предлагали?
Комиссар только крякнул, ничего не ответил на это. Действительно, кроме
обещаний да бумажонок, он ничего не мог предъявить в бригаду. Он ездил в
Серпухов, и бранился по телефону, и перестал спать по ночам, шагая, по
старой тюремной привычке, из угла в угол по избе... Что-то происходило
непонятное, - всюду, куда толкался его здравый революционный смысл,
вырастала загадочная преграда, в которой все путалось и все вязло.
- Ну, а что же все-таки они говорят? - спросил комиссар.
Рощин с яростью ткнул пальцем в приказ.
- Здесь сказано: силою двух рот занять деревню Митрофановку и хутор
Дальний и удержать их. Деревню Митрофановку и хутор Дальний мы уже
занимали однажды, согласно приказу главкома. И вылетели оттуда пулей.
Совершенно то же самое повторится послезавтра, когда мы выполним то, что
здесь написано.
- Отчего?
- Оттого... Эту позицию нельзя удержать, и мы не должны туда идти.
- Правильно, - кивнул трубкой Телегин. |