Изменить размер шрифта - +
.." Берет другой флажок,  изображающий
тридцать девятый полк нашей бригады, - в две тысячи сто штыков, по сводкам
отдела кадров, - перекалывает его юго-восточнее на девяносто  пять  верст:
"Таким образом, тридцать девятый лобовой атакой и  так  далее..."  Главком
через дымок щурит глаз на карту и соглашается,  потому  что  все  равно  у
начштаба за ночь  все  продумано,  линии  и  стрелки  аккуратно  проведены
красными и синими чернилами, и потому, - так ли переставляй  флажки,  эдак
ли, - результат получается один: оживленная деятельность на фронте...  Что
и требуется...
   - Ну, знаешь, - перебил Чесноков, качая большой лысой головой.  -  Это,
брат, не критика, это уже злоба...
   - Да, злоба... Почему я должен молчать, если я так думаю...  И  Телегин
так думает, и бойцы наши так думают и так говорят.
   Телегин, не вынимая трубочки изо рта, тяжело вздохнул. В душе комиссара
поднималась  горечь,  сомнения,  растерянность  -  все,  что  он  старался
подавлять в себе. За десять лет царской каторги не то чтобы он  отстал  от
жизни, но уж слишком много в ней появилось сложного, - такие  омуты  -  не
приведи бог... Высветлившееся  за  годы  страданий  сердце  его  с  трудом
воспринимало недоверие к людям, борющимся на стороне революции.  Он  сразу
начинал  любить  такого  человека,  а  не  раз  оказывалось  -  человек-то
затаившийся. Рощин потому и нравился ему, что был зол, прям и не боялся ни
черта, хоть приставь ему пушку между глаз.
   - Ну, а что ж такое особенное говорят  бойцы?  -  спросил  комиссар.  -
Скоро выдадим теплые ватники да валенки -  другие  пойдут  разговоры.  Кто
болтает? Дезертиры болтают? Пробьет его  дождем  до  костей,  да  в  брюхе
пусто, вот и стучит зубами...
   - Когда мы выдадим валенки и ватники? - спросил Рощин.
   - В главном интендантстве  мне  твердо  обещали...  Накладную  видел...
Полторы тысячи гусей колотых обещали, сала полвагона...
   - Жареных райских птиц не предлагали?
   Комиссар только крякнул, ничего не ответил на это. Действительно, кроме
обещаний да бумажонок, он ничего не мог предъявить в бригаду. Он  ездил  в
Серпухов, и бранился по телефону, и перестал спать  по  ночам,  шагая,  по
старой тюремной привычке, из угла в угол  по  избе...  Что-то  происходило
непонятное, -  всюду,  куда  толкался  его  здравый  революционный  смысл,
вырастала загадочная преграда, в которой все путалось и все вязло.
   - Ну, а что же все-таки они говорят? - спросил комиссар.
   Рощин с яростью ткнул пальцем в приказ.
   - Здесь сказано: силою двух рот занять  деревню  Митрофановку  и  хутор
Дальний и удержать  их.  Деревню  Митрофановку  и  хутор  Дальний  мы  уже
занимали однажды, согласно приказу  главкома.  И  вылетели  оттуда  пулей.
Совершенно то же самое повторится послезавтра, когда мы выполним  то,  что
здесь написано.
   - Отчего?
   - Оттого... Эту позицию нельзя удержать, и мы не должны туда идти.
   - Правильно, - кивнул трубкой Телегин.
Быстрый переход