|
За тройкой погнались, но рыжие донские кони, как ветер, унесли коляску. По дворам еще раздавались дикие вскрики, лязг оружия, одиночные выстрелы, - это насмерть дрались казаки личной генеральской охраны. Буденновцы, обшаривая деревню, начали выгонять изо всех углов на улицу каких-то перепуганных людей, - кто был в подштанниках, кто, со страху, об одном сапоге. Оказались - музыканты. Их окружили, стали над ними смеяться. Подъехал Семен Михайлович и, узнав, в чем дело, приказал им принести инструменты. Видя, что большевики их не рубят шашками, а только смеются, музыканты побежали, живо приоделись и принесли свои фанфары, огромные геликоны, рожки, корнеты, - все трубы у них были чистого серебра. Буденновцы, удивляясь, цыкали языками. Вот это добыча! - Ну что ж, - сказал Семен Михайлович, - с паршивой собаки хоть шерсти клок... А умеете вы играть "Интернационал"? Музыканты могли играть все, что угодно, - среди них были ученики Московской консерватории, вот уже полтора года - в поисках заработка и белых булок - бегавшие из города в город, спасаясь от погромов, заполнения анкет и уличной стрельбы, покуда в Ростове их не мобилизовали. Капельмейстер, с губчатым носом, пропитанным алкоголем, заявил даже, что он - старый убежденный революционер. Глядя на его сизо-лиловый нос, ему поверили, что вредить не станет. Мамонтов и на этот раз уклонился от встречи. Корпус его быстрым маневром вышел из соприкосновения. Погоня продолжалась. Но уже было очевидно его намерение - проскочить через красный фронт на свою сторону. Этого Буденный опасался больше всего: тогда весь поход - впустую и тогда, пожалуй, не пришлось бы отвечать перед главкомом и, еще хуже, - перед председателем Высшего военного совета. Плохо было и то, что не удавалось установить никакой связи и узнать, что делается на белом свете в эти дни... Наконец дошли до железной дороги. Буденный со своим начштабом и комиссаром поскакал вперед, на вокзал, и сел на аппараты. По телефонным проводам понеслись на него такие новости, что он срочно вызвал на вокзал начдивов и старших командиров. Собрались в буфетном зале, где в большие разбитые окна было видно, как в походном строю приближались эскадроны и проходили через полотно. Позади них раскинулся мрачный закат - у самой земли, под гнетом туч. Ряды всадников, со значками на пиках, поднимаясь на изволок, казались чугунными, непомерно сильными на сильных конях. Телегина поразило лицо Вадима Петровича, глядевшего в окно, - в отсвете заката - гордое, застывшее, будто в исступлении. - Мы должны были знать, что она такая... - глухо проговорил он, и Иван Ильич придвинулся, чтобы яснее расслышать. - Мы забыли это... Нет той казни, чтобы казнить за такую измену... Поцелуй землю за то, что простила тебя. |
