|
Топившаяся пчелка давала достаточно света через полураскрытую дверцу. Сидя на низенькой скамеечке, Катя осторожно подкладывала лучинки, они ярко загорались и весело потрескивали, потому что были из той самой солнечной энергии, про которую Катя рассказывала в школе. Катя читала "Преступление и наказание". Боже мой, до чего безысходна была та жизнь! Положив руку на книгу, Катя смотрела на огонь. До чего страшна ночь, проведенная Свидригайловым в деревянном трактире, на Большом проспекте. Это был тот самый ресторан, где Катя всего один, всего один только раз за свою жизнь, была вдвоем с Бессоновым, и, может быть, в той самой комнате, где Свидригайлов оттягивал время, час за часом, уже зная, что не преодолеет ужаса и отвращения к жизни. Это проклятие разбито, сожжено, развеяно. И можно - вот так сидеть, спокойно читать о прошлом, подкладывать лучинки и верить в счастье. По коридору вразнобой затопали шаги, - должно быть, опять к Маслову пришли совещаться: за последнее время к нему постоянно в сумерки приходили какие-то люди, и злые голоса их слышались даже в Катиной комнате. Когда бы ни кончалось совещание, Маслов, проводив до кухни людей, осторожно стучался к Кате. "Неужели спать легли? Стыдно, стыдно, рано заваливаться... А еще современная женщина... Ай, ай, ай..." Он настойчиво вертел дверную ручку, и Катю трясло от негодования: Маслов был упрям и чудовищно самонадеян, он мог до утра стоять за дверью. "Екатерина Дмитриевна, да хочу всего-навсего тихо посидеть около вашей печурочки... Расходились нервы... Пустите по-товарищески..." Было глупо отмалчиваться, и Катя в конце концов отворяла дверь. Он садился перед пчелкой, подкладывал чурбашки, - а каждый такой чурбашек был дороже золота, - и, загадочно усмехаясь и протягивая узенькие ладошки над раскаленным железом, пускался в рассуждения о грозном, как космос, влечении полов... В послушании этому влечению - красота! Все остальное - гнусное пуританство. К тому же Катя - красива, одинока и "свободна от постоя", как он выражался. Он был непоколебимо уверен, что она не сегодня-завтра пустит его под свое одеяло... Сегодня, начитавшись Достоевского, Катя с тоской прислушивалась к голосам в комнате Маслова. Там раздавались яростные восклицания и падали - время от времени - какие-то предметы, будто на пол швыряли книги. Уж сегодня-то он непременно явится за успокоением... В дверь поскреблись, в дверную скважину прошептал голосок: "Тетя Катя, вы дома?" Это была Клавдия, в огромных, обвязанных бечевками, валенках. - Чесночиха за вами прислала, у нее сидит Рощин с фронта. - А что, - холодно на улице? - Ужас, тетя Катя, ветрило так и порошит в глаза. Хоть бы - снег, да вот нет и нет снегу... Что за зима сраженная. А у вас тепло, тетя Катя... Кате очень не хотелось выходить на холод и тащиться к Чесночихе на Пресню, но еще более утомительным представился неизбежный ночной разговор. |
