Скрипач. Вот высокомерие посвященных. Нет, я не хочу родить ребенка. И твоя ирония не по адресу. Я действительно не могу родить, но у меня есть другой шанс.

Мать. Какой?

Скрипач. Я могу убить.

Мать. Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

Скрипач. Знаю, это звучит неприятно. И не скажу, что мне самому это не доставляет огорчения. Но в этом мой единственный выход. У меня нет другой возможности оказаться в центре тайны, не будучи женщиной. А что мне остается? Я уже не думаю, что постигну истину в последней инстанции, гонясь за ней как артист, святой или политик. Об обманчивости любви я уже не говорю; я достаточно об этом говорил. Настало время последнего испытания, которое должно быть первым, потому что это уже не испытание, это уверенность. По правде говоря, жизнь закрыла передо мной парадную дверь, но черный ход оставила открытым. Я войду через черный ход и буду убивать. Только так я могу участвовать в окончательной тайне. У нас, мужчин, нет другого выбора, если мы хотим быть равными вам, женщинам.

Мать. Я не разрешу тебе стать убийцей. Я не допущу этого!

Скрипач. Я вижу, что это тебя по-настоящему задело. Лучшее доказательство того, что на этот раз я действительно потеряю девственность. Я войду в число посвященных и уже не буду нуждаться в маме. Наконец-то я стану самостоятельным, обращенным непосредственно к тайне. Первое убийство, которое я совершу, окончательно освободит меня от мамы, так как сравняет факт моего рождения. Я убью, как будто рожу. Только смерть может лишить невинности.

Мать (к Флейтистке). Ну ответь ему, скажи что-нибудь! У меня уже нет сил с ним спорить.

Флейтистка. Все это… комплименты.

Мать. Комплименты? В чей адрес?

Флейтистка. В ваш, разумеется.

Мать. Все эти кровожадные бредни являются комплиментами?

Флейтистка. Да. В принципе он нуждается только в нашем признании, только в том, чтобы нам понравиться. Ему кажется, что мы удивимся, когда увидим его с оружием в руках, испачканного кровью. Что тогда мы скажем: «Ах, какой же это мужчина, образец мужественности. Какой храбрый, какой грозный, какой бравый!» Но он забыл, о чем сам говорил минуту тому назад, что мы, женщины, рожаем и знаем о крови больше, чем сам главнокомандующий. Угодно вспарывать внутренности? Может быть, ты думаешь, что этим вызовешь у кого-либо из нас удивление и признание? Женщины всегда будут смотреть на тебя как на несчастного карьериста, потому что хотя ты и убивал без конца, это всегда будет только чужая кровь, чужое страдание и чужая жизнь. Ты был прав, мы содержим в себе то, что ты ищешь в других. Поэтому твои усилия, твои действия будут лишь вызывать в нас сожаление к твоим жертвам и отвращение к тебе.

Скрипач. Говорите что хотите. Вашими устами говорит злоба, потому что я ускользнул от вас, не дал использовать себя в ваших целях. Вы, женщины, ненавидите меня сейчас именно за то, что я буду мужчиной, настоящим мужчиной, а не только смешным никудышным отцом…

Флейтистка. Кто мужчина, а кто нет, решаем мы. А что касается отца… Я должна тебя разочаровать. Ты всегда будешь только отцом и не больше, в любом случае. Сам ты никого не родишь. Никого и ничего.

Скрипач. А смерть?

Флейтистка. …Из чужого живота. Всегда будет то же самое. Ты можешь стать лишь причиной чужой жизни или чужой смерти. Но сам ни жизни, ни смерти породить не можешь. Вечный отец, обреченный на вечное отцовство. Ты был прав: ты только орудие, инструмент, слуга… Ну, разве что…

Мать. Молчи!

Скрипач. Что «ну разве что»?..

Флейтистка. Так, ничего.

Скрипач. Почему ты не закончила фразу? Что ты хотела сказать?

Флейтистка. Я закончила, потому что мне больше нечего сказать.

Мать. Как ты могла?..

Флейтистка. Я не хотела, клянусь…

Скрипач. Чего не хотела?.. О чем вы говорите, что означают ваши разговоры между собой?

Мать.