|
Как бы титана лапами Кустарников и хвой, Гора хватала за полы, Приказывала: – стой!
О, далеко не азбучный Рай – сквознякам сквозняк! Гора валила навзничь нас, Притягивала: – ляг!
Оторопев под натиском, Как? не понять и днесь! Гора, как сводня – святости Указывала: – здесь…
IV
Персефоны зерно гранатовое! Как забыть тебя в стужах зим? Помню губы, двойною раковиной Приоткрывшиеся моим.
Персефона, зерном загубленная! Губ упорствующий багрец, И ресницы твои – зазубринами, И звезды золотой зубец…
V
Не обман – страсть, и не вымысел, И не лжет, – только не дли! О, когда бы в сей мир явились мы Простолюдинами любви!
О, когда б, здраво и попросту: Просто – холм, просто – бугор… (Говорят, тягою к пропасти Измеряют уровень гор.)
В ворохах вереска бурого, В островах страждущих хвой… (Высота бреда над уровнем Жизни.) – На же меня! Твой.
Но семьи тихие милости, Но птенцов лепет – увы! Оттого что в сей мир явились мы — Небожителями любви!
VI
Гора горевала (а горы глиной Горькой горюют в часы разлук), Гора горевала о голубиной Нежности наших безвестных утр.
Гора горевала о нашей дружбе: Губ – непреложнейшее родство! Гора говорила, что коемужды Сбудется – по слезам его. |
