|
Вся улочка с запертыми на ночь магазинами, конди-терскими, аптекой казалась от этого обжитой и уютной… – А как же Брюгге? – Ну давай раз в жизни поменяем планы… – Да ты уже завтра заскучаешь! Мы за три часа обошли весь городок… Здесь ни музея, ни… Он посмотрел на меня, пожал плечами… –…Как хочешь… Вернувшись после ужина на площадь, мы наткнулись там на крытые брезентом фуры с включенными огнями. В свете фонарей и фар молодые люди сгружали на землю длинные алю-миниевые штанги. – Что-то завтра здесь будет, – предположила я. – Надо бы в отеле спросить. Перед сном мы еще заложили крюк подальше… Тихие пустынные набережные, скудное освещение, белые перила мостов – ряд вытянутых шахматных пешек – над тяжело мерцающей водой каналов… На противоположной стороне улицы мы обратили внимание на спрятанное в маленьком дворе здание совсем не голландской, а скорее греческой архитектуры с треугольным портиком и голубыми – в свете луны – колоннами. Мне вдруг почудились на фронтоне знакомые буквы… – Смотри, иврит! – Откуда здесь иврит? Какая-нибудь греческая церковь… Мы перешли по мосту на противоположный берег канала, и Борис взбежал по ступеням здания к запертым массивным дверям. – Ты не поверишь! – крикнул он оттуда. – Это синагога. Судя по архитектуре, конец во-семнадцатого – начало девятнадцатого… – А почему бы и нет? Вероятно, до войны здесь была приличная община… как везде в Ев-ропе… …За конторкой в гостинице стояла и писала что-то высокая старуха с суровым лицом, как бы собранным из нескольких стертых плоскостей. Вот уж в ее голландском происхождении со-мнений не возникало… Я поздоровалась, назвала номер комнаты. Она молча сняла с гвоздика ключ и передала мне. – Госпожа… Мы хотеть… – несколько радостных гримас и обнимающе-пригласительные движения рук. – Циммер-грахтн-хотэл-три-дейс?… Это – да? Знакомая оторопь на лице и столь же знакомый как бы щелчок включения смысла. – Это – да. – Скажи ей про картину, – подсказывает Борис рядом, – чтобы протерла луковым соком. – Отстань! – огрызаюсь я. – Ну почему? Ну что тебе стоит? – Потому что я не знаю – как по-голландски будет «луковый сок»! * * * Утром проснулись от богатейшего перезвона колоколов на колокольне Ньиве Керк. Высо-кие звуки будто окунались в вязкую воздушную среду и гасли там, как спички гаснут в блюдце с песком. Низкие – тянулись, ползли, утробно выдыхали в небо гуды, как аллегорические щека-стые ветра на картинах старых мастеров выдувают брандспойтовые струи воздуха. Во внутреннем дворике, куда выходило наше окно, стоял холодный пар утреннего тума-на… –…Послушай, что играют, – спросонья пробормотал мой муж. Я прислушалась: вот это да! Колокола вызванивали «Оb-La-Dі, Оb-La-Da…» – песенку нашей юности, исполняемую когда-то «битлами»… – Это – в усыпальнице-то королевской фамилии, а? Между прочим, принцев Оранских… – он потянулся. – Хороший город! – У вас сегодня так весело! – сказала я хозяину, на своем, разумеется, птичьем наречии. Он сам подавал завтрак: плетеная корзинка с круассанами и булками с маком, масло, джем, полный кофейник горячего кофе. Высокий голубой молочник с надбитым носиком. – Воскресенье, – отозвался он по-английски. Его внешность по-прежнему интриговала меня: нездешние южные черты лица и голландская сдержанность в мимике. – Сегодня на Маркт – воскресный рынок, – добавил он. |
