— Нет, но они же… они же эльфы!

— И что с того?

— Они не интересуются смертными! — ошарашено выдал парень, непонимающе глядя то на меня, то на слегка занервничавших эльфов. — У них и свои красотки такие, что глаз не отвести! Для чего им люди?

— Вот сам у них и спроси, — гордо улыбнулась я и весело подмигнула обернувшемуся Беллри, намекая на то, что полученное прощение не означает полное примирение. Да и правду ведь сказала — в некотором роде все так и было, за исключением того, что в ту ночь я была как нельзя более несерьезна и самым некрасивым образом над ними измывалась. — Может, у них вкусы поменялись? Или хочешь сказать, что я плохо выгляжу?!

Яжек затравленно оглянулся, ища поддержки у посмеивающихся спутников, но никто не спешил разрешать его противоречия. Мудро отвернулись, похмыкали в усы, мысленно хохотнули и предоставили мне и дальше вводить невинную душу в страшное заблуждение.

Я немедленно надула губки.

— Нет, ну что такое?! Пожалел для красивой девушки комплимента! Подумать только, а я считала, что ты мне друг.

— Друг, — вымученно улыбнулся Яжек. — И ты красивая, правда. Вот только…

— Что? — нехорошо прищурилась я.

— Н-ничего. Совершенно ничего. Я пойду, а? А то вдруг Леху помощь нужна?

Парнишка, не дожидаясь моего согласия, пришпорил коня и умчался прочь, сверкая алыми ушами сквозь мокрые, липнущие к лицу волосы. Я только хмыкнула и, обменявшись веселым взглядом со старым возницей, со спокойной душой полезла под крышу — греться, досыпать и наслаждаться заслуженным отдыхом. А Яжек… ну, помучается денек в сомнениях. Ну, помечется в поисках правды, любопытная душа. Потом кто-нибудь просветит его относительно моих вредных талантов, он немного подуется, но может, сообразит, что о некоторых вещах приличную девушку не стоит спрашивать. А о чем-то вообще надо умно промолчать, чтобы не прослыть шпионом или, что еще хуже, заправским сплетником.

Так что пусть познает тяжкую науку жизни, пока еще есть такая возможность. А я, пожалуй, еще немного вздремну.

12

Сайеши оказался выше всяких похвал — легкий, невероятно теплый в холод и приятно прохладный в жару, поразительно удобный, ласкающий кожу, он удивительным образом скрасил мое мокрое существование. И вплоть до самого вечера добросовестно согревал мою озябшую тушку, заставляя размякнуть, подобреть и почти простить Леху утренние выкрутасы.

Свернувшись клубочком на мягком и умиротворенно задремав, я так расслабилась, что даже не рыкнула, когда он осторожно заглянул и виноватым голосом сообщил, что лагерь разобьем здесь. Сладко зевая в ладошку, выбралась наружу, слегка поежилась от обилия влаги кругом, но довольно благосклонно взглянула на мокрого Леха и, окинув его внимательным взором, даже соизволила чуть улыбнуться.

— Знаешь, на кого ты сейчас похож?

— Нет, — настороженно отозвался он.

— На мокрого медведя — такой же здоровенный, взъерошенный, страшный… того и гляди, цапнешь.

— Или в слюнях утопит, — елейным голоском добавил Янек, слезая с соседнего облучка, и тут же поспешил отпрыгнуть подальше: рука у купеческого сына была тяжелая. Однако Лех будто не услышал — все еще внимательно всматривался в мое лицо, выискивая там нечто неизведанное.

— Э-эй, про слюни я ничего не говорила, — запротестовала я, опасливо отступив следом за возницей. — Не надо на меня так смотреть! Это — исключительно фантазии нашего Янека, рожденные его больным воображением на почве несчастливого детства.