«Если бы сочувствовали, то сделали бы то, что должны».

И еще тот пассаж про справедливость, и уверенность в себе, и неверие милиции… «Что должны». А что должны? Посадить или расстрелять Гошу за убийство Алены. Сделали? Нет, потому что оснований нет. И что тогда должен cделать такой вот иркутский мужик, который даже бухгалтера не сдал, а просто избил? Дмитрий поставил себя на место Савелия и сорвал телефонную трубку.

Давешний генерал, звонивший ему насчет наружки, ответил спустя несколько гудков, и его голос звучал недовольно. Дмитрию было плевать.

– Вы все еще ведете слежку за Григорием Зиновьевым?

«Пожалуйста, скажите, что да…»

– Нет, – сухо ответил генерал. – Наружка выполнила свои задачи, и вчера ее сняли. Это все?

– Мне нужно узнать, где Григорий сейчас. Это важно.

– Ничем не могу помочь.

В трубке раздались короткие гудки.

«Да твою мать!»

Выполнила задачи! Небось ходили следом просто узнать привычки и решить, достойно ли чадо того, чтобы связаться браком с партией. Сюрреализм. И ведь небось развлечения на промке – наверняка не препятствие. Это все было настолько неправильно, что у Дмитрия не находилось цензурных выражений, но сейчас были вопросы поважнее партийной политики и государственного устройства.

«Хотя если по Марксу – нет ничего важнее, но у Маркса, вероятно, были другие приоритеты. Так. Если я не знаю, где найти этого Григория, то откуда знает охотник? Допустим, у него было время последить. Допустим, даже были навыки, чтобы следить… а откуда? Охотники ж не в городе дичь выслеживают. А что тогда?»

Дмитрий прокрутил в голове несколько совершенно фантастических вариантов, а потом хлопнул себя по лбу. Охотник наверняка знал рутину просто по рассказам дочери, а дальше – дело техники. Одно дело – выслеживать маршруты, другое – подготовить засаду в известных местах. Но это все работало в обе стороны.

Дмитрий вытащил блокнот с записями, относившимися к Алене, бросил на стол заодно стенограммы опросов подруг, добавил собственные заметки после разговора с Гошей. Учитывая специфику маньячного дела, образ жизни жертв и их окружения было первым, о чем он расспрашивал, и сейчас это пришлось кстати.

Если исключить промку и дом, то излюбленных мест оставалось не так много. Набережная, кафе «Университет», парк неподалеку от маяка.

«Кто ходит в кафе еще до полудня?.. Да еще в такое кафе?..»

Кафе в красивом трехэтажном здании с ажурным балконом относилось к очень приличным, и простой человек туда просто так, без повода, ходил редко. Впрочем, желающий породниться с партией вор к простым людям не относился. Что тоже было в корне неправильно.

В кафе Дмитрий решил ехать сам. Набережная, парк – там хватало патрулей, которым можно было позвонить и предупредить, а вот рядом с кафе, как назло, не нашлось ни одного экипажа, так что всем было одинаково далеко.

В машину он садился с чувством, что уже опоздал: и сейчас, потому что ехать предстояло по пробкам, и, главное, тогда, на опознании, не договорив, не разговорив человека.

II. Кафе «Университет»

Дурное предчувствие росло с каждым километром, и не зря: подъехав наконец к кафе, Дмитрий увидел выбегающих из двери людей. Все-таки опоздал, хотя и не слишком. И здесь «не слишком» вполне могло составить разницу между жизнью и смертью.

Остановив машину прямо на дороге, Дмитрий под негодующие гудки автомобилистов выскочил из двери и поймал за плечо женщину в дорогом, подогнанном по фигуре костюме. В руках она судорожно сжимала сумочку, так, что пальцы побелели.