Вилицкий жмет ему руку.

Конечно, Марье Васильевне будет сначала очень тяжело; может быть, даже ее горесть не скоро рассеется; но будемте рассуждать хладнокровно. Вы совсем не так виноваты, как вы думаете. А ваша невеста, с своей стороны, вам должна быть даже благодарна... Вы протянули ей, так сказать, руку, вы первый вывели ее из мрака тьмы, вы разбудили ее дремлющие способности, вы, наконец, начали ее образование... Но вы пошли далее. Вы возбудили в ней надежды несбыточные; вы ее обманули, положим, но вы сами обманулись... Ведь вы, повторяю, не притворялись влюбленным, не обманывали ее с намерением?

Вилицкий (с жаром). Никогда, никогда!

Фонк. Так из чего же вы так волнуетесь? Зачем упрекаете себя? Поверьте, мой любезный Петр Ильич, вы до сих пор, кроме добра, ничего не сделали Марье Васильевне...

Вилицкий. Боже мой, боже мой! На что решиться?

Фонк молча глядит на него.

Вы должны презирать меня...

Фонк. Напротив, я об вас сожалею.

Вилицкий. Но уверяю вас, Родион Карлыч, я еще найду в себе довольно силы, чтоб выйти из этого положения... Я вам душевно благодарен за все ваши советы... Я не думаю, чтоб я совершенно был с вами согласен, всех ва

ших заключений я принять не могу... Я пока еще не вижу никакой необходимости переменить свое решение; но...

Фонк. Я нисколько этого не требовал, Петр Ильич... Обдумайте ваше положение сами...

Вилицкий. Конечно, конечно... Я несказанно благодарен...

Фонк. Мое дело, вы понимаете, здесь постороннее. Вилицкий. Ради бога, Фонк, не говорите этого...

Митька входит из передней.

Кто это? А! ты? Чего тебе надобно?

Митька посмеивается. Что такое?

Митька. Госпожа какая-то вас спрашивают-с.

Вилицкий. Кто?

Митька (опять ухмыляясь). Госпожа-с. Дама-с. Вас одних желают видеть-с.

Вилицкий (с волнением взглядывает на Фонка и опять обращается к Митьке). Зачем же ты не сказал ей, что меня дома нет?

Митька ухмыляется. Где эта дама?

Митька. В передней-с.

Фонк (понизив голос). Да неужели ж вы станете с нами церемониться? Мы с ним (указывая на Созомэноса) уйти можем. (Будит его.) Алкивиад Мартыныч, проснитесь.

Созомэнос мычит. Проснитесь.

Созомэнос открывает глаза.

Как можно эдак спать?

Созомэнос. А я точно, кажется, вздремнул. Фонк. Да, вздремнули. А теперь пойдемте. Пора.

Созомэнос медленно поднимается.

Вилицкий (который все время стоял неподвижно, вдруг, торопливым голосом). Да зачем же, господа, зачем же вы уходите?

Фонк. Как же...

Вилицкий. Может быть, это так, ничего. Это так, кто-нибудь меня спрашивает.

Созомэнос (громко). Мы, пожалуй, можем остаться.

Фонк (Созомэносу). Тссс... Алкивиад Мартыныч, поймите... К ним вот дама пришла...

Созомэнос (хрипло и выпуча глаза). Дама?

В и л и ц к и й. Да это ничего не значит... Я вас уверяю, это так. Это что-нибудь такое... Я не знаю... это ничего.

Созомэнос (так. же хрипло). Молодая?

Вилицкий. Я, право, не знаю... Да не хотите ли вы, господа, пройти ко мне в спальню, на минуточку, а то через переднюю, может быть, знаете, неловко... На одну минуту.

Фонк. Как угодно... но, пожалуйста, не церемоньтесь.

Вилицкий. Нет, право, если вам не к спеху, если вы не собирались куда-нибудь, останьтесь, пожалуйста. Мы еще поболтаем.

Фонк. Извольте, с удовольствием. Пойдемте, Алкивиад Мартыныч.

Оба направляются к двери направо.

Созомэнос (на ходу, Фонку). Молодая? а? Фонк (с улыбкой). Я не знаю...

Оба входят в спальню.

Митька (который все стоял, заложи руки за спину и посмеиваясь). Так как-с прикажете-с? Вилицкий. Проси, разумеется.

Митька выходит. Вилицкий запирает дверь направо и возвращается на

авансцену.