— А с вами — справлюсь?

Он, кажется, даже не обижается на мой тон — хотя он достаточно оскорбителен.

— Со мной — может быть. Не уверен стопроцентно — но, может быть.

Смотрю на оставшуюся на дне чашки влажную коричневую глину, и строю из нее кончиком ложки маленькие холмики, и тут же безжалостно разрушаю их.

— А что же вы отказались, когда я вам сразу предложила работу, Рэй? Вы уже тогда меня видели, и тогда уже видели снимки этих людей, и знали, кто они такие. Так почему вы отказались?

— Хотите правду? — спрашивает он неожиданно серьезно.

Я задумываюсь и все никак не могу понять, что же им руководит на самом деле? Понял наконец, что может заработать? Больше никакого стимула у него быть не должно. Без меня ему проще с ними разобраться, чем со мной: они его не знают и не в курсе, что он работает на меня, и он на какое-то время имеет статус человека-невидимки. А рядом со мной он засвечен — потому что Ленчик снова попробует установить за мной слежку, и, если я буду с ним встречаться, то поеду не одна, и Мэттьюза он будет знать в лицо, а значит, тому уже не удастся подобраться к Ленчику близко.

В общем, мне же легче, если речь идет о деньгах, — мне не слишком понравились его слова относительно того, что он передумал, когда увидел сначала меня, а потом Ленчика. Мне не нужны его доброта и жалость — и скажи он сейчас, что не может оставить хрупкую, беззащитную девушку наедине с головорезами, я ему не поверю. И еще больше не поверю, если он скажет, что я ему жутко понравилась. Ни симпатии, ни секс — желание со мной переспать — в таком деле не могут быть стимулом, глупо умирать за симпатию и пару ночей даже с самой привлекательной женщиной. Вот за деньги можно, в это я верю. Это же Америка, в конце концов, страна Желтого Дьявола.

— Только правду и ничего, кроме правды, — отвечаю словами свидетеля на суде и от собственного юмора чуть кривлюсь, черноват он получился.

— Видите ли, Олли, я же понимаю, что вы рассказали мне совсем не все. Я понимаю, что, наверное, у этих людей есть основания вас преследовать, и раз они хотят с вас получить такую сумму, значит, знают, что она у вас есть, или, по крайней мере, они верят в то, что она у вас есть. Я также понимаю, что не знаю вас, что вы можете быть кем угодно — может, вы сами связаны с мафией, может, вы украли у них эти деньги, может, обманули их, мафию ведь тоже обкрадывают и обманывают. И я не верю, что вы боитесь за жизнь своих родителей — иначе бы вы давно отдали бы им требуемое или хотя бы часть, чтобы их умилостивить и заставить отказаться от поспешных жестких шагов. И не по этой причине вы не хотите обращаться ни в ФБР, ни в полицию — иначе, сдай вы ФБР настоящих убийц вашего партнера, вам было бы намного легче жить, — а потому что вы боитесь, что эти люди, которых вы сдадите, сами могут кое-что про вас рассказать.

И я отказался сначала, потому что нет ничего глупее и опаснее, чем влезать в драку между двумя приятелями или компаньонами — они в итоге спохватятся, забудут перед лицом общего врага про свои распри и вдвоем изобьют тебя. У меня был случай, когда я вмешался в перестрелку между двумя молодежными бандами в Даун-Тауне. В результате по мне стреляли и те, и другие. И не зная вас, я не могу сказать, что ваше дело правое — и что вы не расправитесь со мной руками ваших знакомых. Зато я могу сказать, что вы сами боитесь закона и действуете противозаконными средствами — пользуетесь услугами киллера…

— Ну и что заставило вас передумать? Решили, что миллион долларов стоит риска? Между прочим, так как вы отказались сразу, я снижаю ставку вдвое…

— Ну куда мне ваш миллион, Олли? Это же Америка — и уж вам прекрасно известно, что здесь ты должен отчитаться даже если на твоем счету появляются десять тысяч, а тут миллион, к тому же, как вы сказали, наличными.