Потому что в гостиной в сумке лежит свежая газета, которую Эд мне дал в последний момент, уже подвезя меня к дому и тут же умчавшись по делам. Может, потому, что войти я его не приглашала?
В тюрьме я “Лос-Анджелес таймс” каждый день прочитывала от корки до корки — сначала всматривалась в первую страницу, веря, что именно на ней должно быть напечатано то, чего я жду, потом судорожно пролистывала остальные и, не найдя ничего, начинала внимательно читать все подряд — думая, что информация эта, в принципе, может быть на любой полосе, и самым мелким шрифтом, потому что я не знаю, как произойдет то, что должно произойти, и насколько это важно для других.
Пусто на первой полосе сегодняшней газеты, и это меня, признаться, напрягает: по договору вчера был последний день. Я понимаю, конечно, что работа непростая и требует подготовки, но ведь не настолько социально значимы и важны те люди, фамилии которых я так хочу увидеть на газетной странице, чтобы подготовка растянулась на месяц. И отсутствие ожидаемого гигантского заголовка и натуралистичных снимков немного омрачает радость.
“Не все сразу, — говорю себе. — Не все сразу. Ты сегодня из тюрьмы вышла, на что вообще не рассчитывала, а завтра или послезавтра прочитаешь долгожданную статью”.
Ладно, почитаю на всякий случай. Привыкла уже за десять-то дней. Щелкаю обрезалкой, и маленькая гильотина от Картье безжалостно, но бескровно обезглавливает толстенную “Корону”. Вспыхивает специальная длинная спичка — дома всегда от них прикуриваю, так традиционней и приятней, а зажигалка хороша для внедомашнего курения, — и медленно-медленно втягиваю густой вкусный дым, и смакую, впитываю всеми рецепторами, и так же медленно выпускаю его обратно на волю. По такому случаю и порция виски не помешает — в ближайшие полтора часа из ванной вылезать я не собираюсь и в город сегодня не поеду уже точно.
В тюрьме душ каждый день — это не советская зона, о которой Кореец рассказывал, девять лет там оттрубив, — но все равно сейчас такое ощущение, что я не мылась месяц. Вскальзываю обратно в любимую круглую ванную, ставя пепельницу на бортик и стакан рядом с ней, — и когда кажется, что пар раскрыл меня всю, поселился во всех порах, потяжелевшей рукой дотягиваюсь до газеты. Чем порадуют меня сегодня славные журналисты города Лос-Анджелеса?
Есть! Есть, твою мать! Есть! Не на первой полосе — ближе к концу, где всякие хроники происшествий печатают. Что ж, то неприятности одна к одной, то приятные сюрпризы. Даже не верится, что все случилось. Я так этого ждала — смешно сказать, но сидя в тюрьме, я больше всего на свете ждала именно этого. Не освобождения под залог, не оправдания на суде, не мягкого приговора, а вот этой статьи. Увы, она не такая броская и большая, как я рассчитывала, и фото никаких, но так для меня, наверное, даже лучше, потому что это означает, что особого значения случившемуся никто не придает.
“Автоматные очереди переполошили вчера обитателей мотеля у лос-анджелесского аэропорта. В 11.30 вечера “Шевроле Каприс” и “Форд Торус”, арендованные постояльцами мотеля, уже въезжали одна за другой на территорию мотеля, когда началась стрельба. Двое неизвестных вели огонь из припаркованных напротив въезда в мотель автомобилей. По свидетельству ночного администратора, видевшего происходящее, в момент начала стрельбы водитель “Шевроле” молниеносно сориентировался, резко нажал на газ и в буквальном смысле влетел на территорию мотеля, максимально сократив сектор обстрела. “Торус” принял на себя основной удар — полицейские насчитали на корпусе машины сорок входных отверстий. Водитель “Торуса”, 22-летний Сергей Лопатин, и один из сидевших сзади пассажиров, 25-летний Андрей Ляско, скончались, остальные двое пассажиров получили ранения. От огнестрельного ранения в голову скончался и один из пассажиров “Шевроле”, 39-летний Олег Мальцев, еще один человек тяжело ранен. |