Из высокой небесной тьмы упала на Семена белая звезда. Она летела к нему, летела, а когда упала ему на голову, тьма отошла, и Семен увидел чернобровое лицо Сичю, а потом стены своей избы и казаков вокруг лавки.

— Отошел? — спросил Беляна.

— Отошел.

Почуял Семен, что ласкает его Сичю своими теплыми руками, застеснялся, нахмурился.

— Погоди, Сичю.

Глядит Семен, казаки лицами побелели, помылись в бане, видать, кафтаны на них свежие, новые.

— Спасибо, — сказал казакам Семен. — Спасибо, что послушали меня. Ушли юкагиры, нет?

— За стенами. Шум у них стоит, а не ушли.

— Как Аллая-то прогнали?

— Нет Аллая. Твоя Сичю кончила его. Если бы не она, не было бы у нас с тобой разговору, да и нас, должно быть, тоже не было.

— Спасибо тебе, Сичю, — Семен улыбнулся, поискал ее глазами, а женщины и след простыл, на улицу убежала.

— Тело-то где Аллая? — спросил Семен.

— Лезли через тын шибко. Бросили им.

— Зря. Выкуп за него надо было взять. Едой.

— Какой там выкуп! Не брось мы его, не удержали бы острожка.

— Ну, воля божья… С песцом-то как сделали? Ответил опять Иван Беляна:

— Сало его вонючее аманатам отдали, а тушку еще не делили. Эх, Семен, не жена у тебя — чистый алмаз. Здоровенную ворону подстрелила.

— Слушай, Беляна, Втор-то живой?

— Помер. Копье сквозь сердце прошло.

— А раненых много?

— Шибко один ты, остальные ничего, на ногах. Аманата еще убили.

— Сколько же всего-то нас теперь, в остроге-то? Голова кружится, скажи.

— С тобой четырнадцать казаков, шестнадцать аманатов осталось, десять баб якутских да одна моя, Настя. Всего-то, значит, сорок человек и один.

— Вот что, Иван. Ставьте общий котел, варите песца и ворону тоже. Поделите всем поровну, по скольку себе возьмете, по стольку и аманатам дадите. При них мясо дели, по-честному. Да воды побольше налейте в котел, вода будет жирная, она не хуже мяса живот накормит и согреет. Кости же соберите. Их раза три можно варить с пользой.

Беляна было заворчал, но Семен остановил его.

— Аманатов, Иван, нельзя обижать. Они верны нам. Без них плохо было бы, а изменят если — совсем никуда. Без аманатов не разогнать нам Аллаево войско. А не разгоним сегодня, завтра не разгоним и никогда уже не разгоним.

Замолчал, собираясь с силами.

— Слушай меня, Беляна. Надумал я бой с юкагирами. Сколько лодок у юкагиров на реке?

— Много. С двадцать не будет, пожалуй, а много.

— Уходить надо из острога. Накормишь людей, чтоб сила в них вернулась, и пойдем на юкагиров. Сделаем так. Я с тремя казаками встану перед воротами.

— Семен…

Дежнев сердито отмахнулся.

— Молчи, Беляна, слушай. Я с тремя казаками встану перед воротами, со мной пойдут четверо самых верных аманатов и все одиннадцать баб. Баб надо одеть в мужское, луки им всем раздай да рогатины. Ты возьмешь восемь казаков да сам девятый будешь. Когда они на меня ударят, ты на них с левого бока навалишься и гони от реки. А как погонишь, все мои бабы, аманаты и казаки побегут к реке на те юкагирские лодки.

— А что, если они за ними погонятся, в спину-то легче бить?

— Вот тут мы и пустим с правого бока всю дюжину аманатов да с ними двух казаков. А все они пусть возьмут шесты, шесты те намажут смолой, зажгут и со страшным криком — на юкагиров. Все добрые пищали я возьму себе. Пока бабы будут бежать к лодкам, пока вы с двух сторон будете бить Аллаевых воинов, я по ним из середины палить буду.