— Халилова и сейчас там?

— Зачем? Это больше года назад было! Муж ее уехал. Она снова дома. Рядом. Видели — голубые наличники? Так вы ничего и не можете нам обещать? спросила Баларгимова. — Скоро его отпустят?

— Пока нет. Я задержал его на четырнадцать суток. Он на том берегу. К сожалению, ничего больше не могу вам пока сказать.

Они ушли. Дочь Баларгимова не пожелала со мной проститься, обидчиво поджала губы. Я подумал, что падение отца не послужит ей уроком, поскольку теперешнее ее существование — это только борьба за то, чтобы ее признали. Ничего другого я не обнаружил в ее красивой головке, пока мы разговаривали.

Контора Сувалдина находилась в двухэтажном доме старинной кирпичной постройки на самом берегу.

Кабинет орнитолога, увешанный фотографиями и диаграммами, был похож на музей. В центре, на видном месте, висела уже знакомая мне цитата из Красной книги: "Каждая нация перед лицом мира несет ответственность за сохранение природы".

Сувалдин, не поднимаясь с кресла, протянул мне обе руки; его постоянные атрибуты — шляпа, бинокль и костыли — находились рядом.

— Слава богу! Нам удалось сначала полностью выявить, а потом и ликвидировать очаги поражения птицы. Потери качкалдаков меньше, чем я ожидал…

Он принадлежал ктой категории людей, чье слово превращается в проповедь.

— Но сколько еще невежества, непросвещенности! Люди злонамеренно распускают слухи, натравливают на водоплавающих… "Рыбы нет — потому что ее съели птицы!" Или: "Лещей съели бакланы…" Но подумали бы — может ли баклан заглотить рыбу, которая больше его самого!..

Он взял со стола тонкую пластмассовую папку.

— Это докладная Сережи. Вернее — копия. А это… анонимное письмо. В нем написано, что я… автор книги в защиту рыбоядных птиц… отравил качкалдаков! Чтобы улучшить отчетность…

Анонимка была исполнена тем же почерком, что и полученная мною. Текст был тоже идентичен, как и школьная бумага. Мне показалось, над нижним ее краем тоже виднелось крохотное жирное пятнышко.

— Докладную возьму, — сказал я. — А заниматься анонимкой у меня просто нет времени…

— Что я по закону обязан с ней сделать? Кому-то отправить?..

— Спустите ее в унитаз.

— Можно? — Он обрадовался. Я поднялся.

— Вы не осмотрите наш кабинет? В этой комнате результаты моей десятилетней деятельности на Берегу…

— К сожалению.

— Я понимаю, — с горечью сказал он. — Но в следующий раз вас ждет знакомство с фламинго!

— Тут водятся фламинго? — Последний раз я видел их еще школьником — в зоопарке.

— И не только они… — Он указал на фотографию на стене. — Волки гонят по мелководью двадцать восемь сайгаков. Лучшая моя работа.

Я задержался.

Снимок сделан был, очевидно, с вертолета, с небольшой высоты. Желтое, расплывшееся по краям пятно — головы и спины каких-то крупных парнокопытных, схваченных на бегу фотокамерой. Сумасшедшая гонка. Белая пена. Зеленая гладь моря. И темно-серая длинная тень хищной догоняющей стаи…

— Знаете, что я подумал? — сказал Сувалдин. — Лучше ей висеть в вашей экологической прокуратуре… — Он, конечно же, был фанат. — Она всегда будет напоминать вам о защите слабых! Увозите!

Он хотел кого-то позвать, чтобы сняли фотографию, но я его отговорил.

— Потом… Сколько, сказали вы, здесь сайгаков?

— Двадцать восемь. Можете не считать.