У кровати на столике слабо мерцал светильник. В его свете виднелись шторы, уложенные красивыми фалдами. Ткань не шевелилась, а между тем я продолжала ощущать слабый сквозняк.

Пока неожиданный звук не нарушил тишину.

Скрип, заставивший меня вздрогнуть.

Вслед за холодом пришел страх. Борясь с желанием зажмуриться и юркнуть в постель, я обернулась к дверям. И удивленно застыла.

Кто-то открыл их. Совсем немного, всего на ширину ладони. Этот жест невозможно понять превратно. Меня приглашали.

В щель заглядывал слабый свет. Он манил, очаровывал.

Завороженная, я шагнула к нему, почти не чувствуя боли, забыв про слабость и дискомфорт. Ноги сами несли меня.

Коридор. Люстры потушены, только на стенах слабо теплятся бра.

Охрана. Я насчитала пять мужских фигур. Дарги не двигались. Двое застыли возле двери, еще двое у противоположной стены. Пятый стоял в стороне с удивленным лицом. Но никто не сказал ни слова, ни сделал попытки мне помешать!

— Эй! — хрипло выдохнула я. — Слышите, ребенок плачет?!

Мне никто не ответил.

— Вы что, оглохли?

Заглянула в глаза тому, что стоял ближе всех. Его лицо походило на застывшую маску, взгляд остекленел.

— Эй?.. — повторила, чувствуя себя идиоткой. — Ты меня видишь?

Помахала рукой у него перед глазами, коснулась его щеки.

Дарг не шевелился.

А плач немного отдалился. Теперь он раздавался со стороны Габриэля. Я оглянулась на свою комнату, в которой ждала безопасность и теплая кровать, на окаменевших даргов и, тряхнув головой, направилась на зов малыша.

* * *

Не помню, как добралась до заветной двери. Никто меня не окликнул, никто не остановил. Толкнула массивную дверь, и та легко поддалась.

Едва я вошла, ребенок затих. Плач прекратился, а я очнулась от наваждения. Замерла на пороге, удивленно осматриваясь.

В центре просторной комнаты тихо покачивалась колыбель. Или мне только казалось, что она покачивается? В не зашторенное окно на нее смотрел полный месяц, и в его серебристом свете танцевали пылинки. Из колыбельки доносилось тихое кряхтенье. Рядом в кресле развалилась тучная женщина и, подперев подбородок рукой, храпела, как заправский мужик. Ее огромная грудь посрамила бы любую корову.

Профессиональная кормилица — щелкнуло в моей голове.

Осторожно обойдя ее, заглянула в колыбель.

В тот момент меня вело любопытство. И банальная жалость к ребенку, который кричит. Я нагнулась, разглядывая его.

Совсем крошечный. Я таких маленьких прежде и не видела. Сморщенное круглое личико, носик-пуговка, темные глазки. Плотно закутан в пеленки с кружевом и вензелями. Бедняжку так спеленали, что даже шевельнуться не может.

Уже ни о чем не думая, взяла его на руки.

А легкий какой! Кажется, моя кошка — и то больше весит…

Кстати, о кошке. Мысль о прошлом кольнула — и тут же пропала. Потому что малыш посмотрел на меня.

Наши глаза встретились.

Да, мне сотни раз говорили, что новорожденные ничего не видят и не осознают. Но в тот момент я поняла, что это не так. Я почувствовала его взгляд. Почувствовала, как трепыхнулось его сердечко, и мое собственное с восторгом забилось в ответ.

Малыш скривил ротик, демонстрируя беззубые десны, и сморщился. Захныкал, активно пытаясь вылезти из пеленок. Я испугалась, что уроню, и положила его в колыбельку.

Плач тут же усилился.

Не зная, что делать, обернулась к кормилице и потрясла за плечо. Та в ответ басовито всхрапнула, но даже глаз не открыла!

— Да что происходит? — я сама готова была зареветь. — Что за шутки?

Я словно попала в сонное царство, где все превратились в статуи, кроме меня и…

Ребенок закричал еще громче. Недовольно, требовательно, властно.