— Вы понимаете, что все происходящее здесь не должно выйти за пределы дома? — сухо спросил Югата, укрывая Кагэ до пояса простынею. Я запоздало отвела глаза.

— Не переживайте, у всех нас свои секреты, — сказал Харука, и принялся за операцию.

Пока врач разрезал рану, чтобы вытащить пулю, Югата придерживал смотрителя за руки, не давая тому дернуться. Все происходило словно в замедленной съемке. Секунды перетекли в минуты, минуты — в часы. И хотя на деле прошло немного времени, я чувствовала себя вымотанной и абсолютно бесполезной.

Если бы я не попалась в ловушку Гинко, была немного более внимательной, садясь в машину, не замедлила с выстрелом — этого бы не случилось! Гнетущее чувство вины давило на меня с каждым судорожным всхлипом Кагэ все больше.

— Асаяке-сама, давайте бинт, не стойте столбом! — резко окликнул меня врач, и я вернулась в реальность. Пуля была вытащена и теперь лежала на столике. Сам оборотень — бледнее смерти — молчал, стиснув зубы, пока врач обрабатывал рану. Жена доктора возилась с лекарствами, наполняя шприц то ли снотворным, то ли обезболивающим. А то и тем и другим вместе. Обругав себя за нерасторопность, я кинулась к тазику с водой и за чистыми бинтами.

Через полчаса, перебинтованный и получивший дозу снотворного, смотритель уснул.

— С ним все будет хорошо. Теперь ему достаточно немного отдохнуть, — успокаивающе улыбнулся мне врач, и, поманив за собой адвоката, вышел из комнаты. Я осталась сидеть рядом с диваном, изредка протирая покрытый бисеринками пота лоб раненого. Взгляд мой то и дело возвращался к оставленной пуле. Мне было о чем подумать и что вспомнить. До рассвета оставалось достаточно времени.

Ранней осенью тоже бывают холодные ночи. Такое время хочется проводить дома, сидя в теплой комнате, укрывшись пледом и занимаясь любимым делом. В моем случае, я рисовала. Наброски всегда получались уютными: в основном, спальни или детские с множеством кружев, подушек и мягких игрушек. Так приятно было создавать их, слушая перезвон дождя за окном, или шум ветра, который срывает листья и пускает их в пляс, доказывая, что пришел сентябрь.

Я хорошо помнила тот вечер. Задержалась в библиотеке, пытаясь найти материал к докладу, а когда опомнилась, поняла, что опаздываю. Непогода застала меня в пути, по дороге из школы. Мне еще не было шестнадцати, и вовсю бурлила подростковая самостоятельность. Я не желала, чтобы телохранители Хасу повсюду сопровождали меня, после долгих уговоров избавилась от водителя и возвращалась домой на общественном транспорте. Стоит ли говорить, что я чувствовала себя взрослой и самоуверенной?

Вся моя жизнь до этого, тяжелое обучение, постоянные правила и нормы поведения тогда казались мне игрой, трудной, но не опасной. Что сложного попасть по мишени, когда тебя тренируют по четыре часа в сутки? Разве страшно убегать, если никто не преследует? Я выросла как тепличный цветок, вроде здоровый и красивый, но совершенно не приспособленный к реальности.

На этом и сыграли преступники во время похищения. Я мчалась к остановке через парк, когда меня перехватила заплаканная девушка чуть старше меня, и попросила помочь. Сказала, что ее сестре стало плохо, надо сбегать в больницу, позвать лечащего врача, но она боится оставить девочку одну. Больница действительно была неподалеку, а людей вокруг из-за дождя — ни души, поэтому я не заподозрила подвоха. Однако девочки в нужном месте не оказалось. Выскочившие из-за деревьев бандиты скрутили меня быстрее, чем я успела пискнуть, и оттащили в машину. Крепко связывать не стали, не опасаясь побега — такой я выглядела слабой и испуганной. Небольшой фургончик был наполовину забит всяким хламом, меня кидало из стороны в сторону, пока мы ехали к их убежищу, и я слышала, о чем говорили между собой похитители. По разговору нетрудно было догадаться, что выбраться из передряги невредимой не получится.