Его заберут, к гадалке не ходи. Третий сын. Без шансов.
Лоран мгновенно приуныл.
— Ох, подозреваю, мне тоже не отвертеться. И отец у меня не так стар, как твой. Они и его сочтут годным. Тебе-то, Боне, хорошо. Никто не захочет обрушить французский парфюмерный рынок.
— Мы не вырастим лаванды без твоих пчел, Лоран. Знаешь, если за тобой придут, — убегай. Давай дадим друг другу слово, что не станем сражаться за Гитлера.
Лоран испустил тяжкий вздох.
— Тогда меня просто пристрелят. Милиция бродит по округе, только и выискивая повод поразмять мускулы. Видал, как жандарм Лондри размахивает новым пистолетом?
— Мерзавец Лондри. Что-то часто я слышу его имя.
— Не стой у него на пути, Люк.
— Ты уже второй, кто меня предупреждает. Пожалуй, надо-таки попробовать встать у него на пути.
Лоран схватил друга за рубашку.
— Не будь идиотом! Я слышал, что происходит в Париже. Хотя бы ради семьи — сдержи свой горячий нрав и держись от этой дряни подальше.
Люк разжал кулак друга.
— За меня не тревожься.
— Думаешь, ты неуязвимый? Немцам тебя пристрелить — что на тебя же плюнуть.
— Кто-то же должен давать им отпор, — заметил Люк, отворачиваясь. — Ты куда?
— За «Кигнетом». Будешь помогать с обрезкой?
— Ты же знаешь, я каждый год помогаю. Все мои тоже придут. Мы передвинем улья.
— Спасибо. Я попросил месье Фугасса прислать чего-нибудь на завтрак работникам. Соберемся к рассвету. Подождешь его?
— Ага. День, видать, будет жаркий. Чем скорее начнем…
— После прошлой зимы надо радоваться.
— Очень надеюсь больше никогда такой зимы не видать.
— А я надеюсь, будет еще хуже! — заявил Люк. Лоран посмотрел на него, как на полоумного. — Чем суровей зима, тем нам тут, в Сеньоне, безопасней. По снегу сюда никто не заявится… если тут остался хотя бы немец, видавший русскую зиму.
— Хватит с меня разговоров о зиме! Дай порадоваться лету, моим пчелам, твоим лавандовым полям и моей прелестной Катрине.
На полях Боне росла дикая лаванда, однако Люк, хотя и не хотел признавать этого вслух, понимал: будущее за культивацией. С другой стороны, культивация лаванды означала потерю качества; лишь дикая альпийская лаванда могла сохранить репутацию французской парфюмерной промышленности. Сторонники культивации уже начали засаживать поля гибридной лавандой, способной расти на меньших высотах и дающей урожай почти вдвое больше, чем у дикой. Но и масло такой лаванды было более вяжущее и терпкое. Этим земледельцам предстояло в скором будущем производить антисептические средства, мыла и средства для мытья посуды. Lavandula angustifoli — самый чистый вид дикой лаванды, произрастающей лишь в Любероне на высоте восьмисот метров, — всегда останется волшебным эликсиром, мечтой парфюмеров.
Решение Люка начать сбор урожая раньше обычного удивило жителей деревни, но никто и не думал отказываться от денег Боне. Вместе с немногочисленными местными работниками в поля вышла и семья Боне. Люк растрогался, увидев, как они сидят в телеге, которую вез ослик Цезарь. Гитель весело скакала вокруг, свежая и сияющая. Ида и Голда с головой погрузились в беседу, но Сара и Ракель в ней не участвовали. Щеки у сестер ввалились, под летними блузками торчали острые худенькие плечи. По сравнению с ними знойные девушки юга казались воплощением здоровья.
Сегодня утром Голда впервые за много дней пила за завтраком настоящий кофе из последних скудных запасов и даже расплакалась, так долго ей приходилось довольствоваться напитком из цикория.
— Все в городе посажены на продуктовые пайки, а у евреев даже эти пайки урезанные, — объяснил Люку Якоб. |