|
- Не позволю топтать! Если б за каждую столько погорбатились - не топтали бы! Тесть стоял на одной ноге, как побитый петушок, и таращился на все происходящее с тихим изумлением. Молчаливый опер нагнулся и поднял юбилейную медаль, а веселый враз погрустнел, спрятал пачку удостоверений в карман и приказал выводить задержанных на улицу. Мавра схватили за руки автоматчики, санитары уцепились за тестя, но тут Василий Егорович вдруг обрел голос, заорал громко и решительно: - Без протеза не пойду! Не имеете права брать инвалида без протеза! Есть закон! Веселый распорядился надеть Притыкину деревянную ногу, и санитары принялись всовывать культю в ложе протеза. У них ничего не получалось, однако наручники со старика снять не решились, а он еще и мешал, капризничал - кое-как приделали деревяшку, затянули ремни поверх брюк и повели вперед. - Ты меня прости, - вдруг повинился тесть перед Мавром, - я сдуру накинулся, вот нас и повязали под шумок. Перепутал я... А спустя три минуты, когда ковылял по лестнице вниз, обвисая на руках санитаров, неожиданно похвастался: - Эх, зятек, какую ногу я себе сделал! Мне один мужик с Украины болванку привез, старая акация. Кость, а не дерево! Не износить!.. Жалко, обуть не успел, замызгаю в грязи, размокнет... Белая деревянная ступня ковыряла грязь, между аккуратно выточенными пальцами фонтанчиками выжималась снежная каша... *** Их привезли в районный отдел милиции и посадили за решетку напротив дежурного. В клетке было еще человека четыре, сидящих по углам, будто рассорившаяся компания, но при появлении новичков, все вытаращились, и кто откровенно, кто искоса, стали рассматривать увешанного орденами генерала. А они устроились на скамейке бок о бок с тестем, помолчали, осваиваясь в новом пространстве. - Ты извини меня, - вдруг сказал Василий Егорович, глядя в сторону. - Обознался... С ментом одним спутал, энкавэдэшником. Здорово похож. Вот только забыл, на какой щеке у него шрам, - на левой или правой? Клетка на него подействовала неожиданно: стал мягкий, рассудительный, враз исчезла нервность и скачки настроения. Он будто бы успокоился, угодив в привычное место. - Сколько ты отбарабанил? - между прочим спросил Мавр. - Судя по наколкам, в авторитете был... - В общей сложности тридцать один и пять ссылки, - с достоинством сказал и глаза больше не прятал под бровями. - И все в этих краях... - Пятьдесят седьмая? Тесть загадочно усмехнулся, взгляд потеплел - юность вспомнил... - Ты-то, вроде, тоже... барабанил? - Почти столько же. И до сих пор в ссылке. - Ох, и не прост же ты, герой! Темнила... Извини, я тут камуфляж тебе немного попортил, - кивнул на оторванный погон. - И картавого оторвал... - Пришьешь и приделаешь! Ты же у нас рукодельный. - Выпустят - пришью, - пообещал он. - Как ты мыслишь, долго нам париться? - Я ваших ментов не знаю. Скорее всего, круглые дураки. Значит, ночь пропарят точно... - Они тут не дураки! Далеко не дураки. - Что же тогда хватают генерала, Героя Советского Союза, да еще в наручники? - Я таких "героев" повидал. Мода вернулась, что ли? - Какая мода? - Под служивых косить. - Да пошел ты... папочка! Тесть отстегнул ремни протеза, размял культю руками. - Ты вот что скажи мне, умник. До каких пор нас ломать будут через колено? Ведь уж никаких сил нет у людей! Ведь когда поднимемся - всем тошно будет. - Это кто поднимется? Ты на деревянной ноге? В это время к клетке подбежал опер с ключом, отомкнул замок, сказал звенящим голосом: - Коноплев, на выход! Мавр взял шинель на руку, надел фуражку. |
